Позади было двадцать лет его жизни, и мы ограничимся самыми общими фразами, памятуя о том, что это были обычные годы обычного человека, при всех плюсах и минусах самобытности каждой личности. Мы начнём с другого.
Они должны были встретиться одиннадцатого сентября 19… года. И встреча эта состоялась, но без её участия. Лишь её судьба настигла его, заставила остановиться и оглянуться. – Он ничего не увидел, кроме безучастных удаляющихся спин и таких же неродных лиц. Порождённое в нём действие с первых же мгновений разошлось благотворным теплом по всему телу. Но эти ощущения не в силах были совладать с реальностью и, не увидев ничего конкретного, он ушёл; и она, её судьба, последовала за ним, сливаясь и присутствуя незримой энергией в области его существа. Наверное, они должны были жить долго и умереть в один день.
Но если бы всё было так, не было бы интереса к письму.
Не надо, видимо, говорить, что этот день изменил для него многое. Сказать так – это ничего не сказать. Распространения о некоем новом содержании жизни были бы слишком сладостны и представляли бы собой ещё одну историю любви, поиска идеала, что само по себе не плохо, но… Это не воображение и не стремление к созданному им предмету, что является лишь элементом познания и постижения, их этапом, характерным для своего времени. Это жёсткая проза жизни, её мотивация и осуществление человеческой личности. Речь идёт не о возможном прорыве через игру воображения к постижению новых форм и новых высот, а, скорее, о невозможности это сделать именно в результате такого положения вещей. Он не приобрёл, а потерял, не выиграл, а проиграл. Достаточность перешла в радикальность с практической невозможностью выхода.
Наверное, познание от противного тоже оправдано. Невозможность наряду с возможностью тоже пытает ум, заставляя искать выход; и тогда два эти полюса суть одно. Всё бы было так, если б вопрос не стоял так категорично и представлялся попыткой ума, а не установлением правил игры, её рамок. Из двух целостностей образовалось два радикала. В результате смещений по времени положение их было одинаковым.
Последующие десять лет были прожиты от невозможного. Незримый фактор, вмешивающийся в любую организованную структуру, казалось, разрушал её, отбрасывая человека вновь к началам.
Получающиеся в результате действия итоги доставались не ему, не его существу, а чему-то постороннему. Ритмы путались, система деформировалась, и необходимы были усилия, чтобы сохранить её основу. Сопротивление материала по незначительности лет было ещё достаточным, но ведь нет ничего вечного. Разрешение ситуации было скрыто плотной пеленой времени, заставляя лишь гадать и надеяться на своё осуществление.
В поисках выхода он безучастно существовал относительно происходящего. Но выход не поддавался определению. Умозрение оборачивалось бессилием, лишалось опоры и вдруг неожиданно срывалось вниз, в тёмную бездну времени. Её судьба была с ним, вернее, она была где-то рядом, около, временами приближаясь вплотную, временами отходя в сторону. Невозможность истины оборачивалась депрессией человеческого существа, его невозможностью, переходя в болезнь с мучительным преодолением симптомов и оттяжкой неминуемого краха механизма человеческой жизни.
Происходящее окружение ставило его в различные ситуации. Это тоже была жизнь, но всего лишь в её проявлении, – в целостности её не было.
