– Всё хорошо с ним, мэм, – прошептала Эми. – Даже лучше, чем хорошо. Он устроился в большой музей на Манхэттене. Мы все были удивлены. Но рады за него. Теперь он реставрирует вещи – маленькие, старинные, очень дорогие. Платят хорошо. Хлоя теперь может сидеть дома, воспитывать их сына. Он такой счастливый, всё время улыбается. «Больше нет Лео», – говорит он. – «Я теперь Леонардо».
Тут я понял, что никогда больше не увижу свою любовь – её чёрные волосы, длинные ногти, выразительные руки, стройную фигуру. Французская музыка. Дождь.
«Люди, даже больше, чем вещи, нуждаются в восстановлении, обновлении, возрождении и искуплении. Никогда никого не выбрасывайте».
– Одри Хепбёрн
– Мария, открой шторы.
– Да, мэм.
– Фу, какой же Хьюстон уродливый город. Может, девяносто лет на одном месте – это слишком. Но куда теперь податься? Вся страна кишит чокнутыми и демократами. Всех бы перестрелять, будь моя воля. Хорошо, что папочка не дожил до этого. Стыд и срам! Принеси мне чай и почту.
– Да, мэм.
– Только посмотри на эти рождественские открытки! Я даже не знаю этих людей. Сначала они шлют дурацкие фото своих семей в джинсах или одинаковых пижамах, улыбаются как дураки, а потом, будь уверена, попросят денег. Всё как по сценарию. Внук мой в этом году даже не поздравил – кто б сомневался! Приехал, пожил, поел мою еду – и свалил. Оставил только сожаление, разочарование и грязное бельё. Грязное бельё тебе, Мария. Небось, ещё и денег тебе ставил?
– Да, мэм.
– Вот видишь?! Молодёжь нынче деньгами сорит, как будто они на деревьях растут. Я знаю, ты его любишь. Балуешь его ни за что. Может, вычеркнуть его из завещания? Всё равно спустит мои деньги за год. Пастор Диккенс прав, надо перестать переживать и подумать о душе. Может, всё оставить его церкви?
– Да, мэм.
– Чай сегодня слаще. Ты заварила другой?
– Нет, мэм.
– А! Вот открытка от твоей дочери. Хорошая у неё семья. Слава богу, что она за гринго вышла. Дети не такие смуглые, как ты. А почему она такая толстая… очень толстая? Она что, опять беременная?
– Да, мэм.
– Не моя проблема, я, как обычно, пошлю ей двадцатку на праздники. Скажи ей, чтоб перестала рожать.
– Да, мэм.
– Почему у меня голова кружится? Какая-то пена во рту. Мария, что ты положила в чай? Ты меня отравила?
– Да, мэм.
– Ты неблагодарная тварь! Вызови скорую!
– Нет, мэм.
– Дай мне телефон, убийца!
– Нет, мэм.
– Пожалуйста, Мария. После всего, что я для тебя сделала! Ты у меня сорок лет. Я же не выгнала тебя, когда ты была беременная. Да, ты работала по выходным и праздникам, но какие у тебя были варианты? Клубнику собирать? Да, я депортировала твоего жениха. А то бы ты рожала каждый год. Дай мне телефон!
– Нет, мэм.
– Я дам тебе десять тысяч… сто тысяч. Дай телефон!
– Нет, мэм.
– Включу тебя в завещание. Умоляю!
– Нет, мэм.
– Бог тебя накажет!
– Да, мэм. Прощайте, мэм.
«Жадность – это не вопрос денег. Это вопрос сердца».
– Энди Стэнли
Романтика всегда витает в воздухе Города Влюблённых. В Париже есть нечто такое, чего нет нигде в мире. Как Амур с завязанными глазами, он не делает различий – любовь здесь для всех, независимо от возраста, национальности, вероисповедания или профессии.
– Франческа, моя прекрасная девочка, чего ты хочешь? Я сделаю всё, чтобы ты была счастлива.
Несмотря на итальянское имя, данное ей покойной набожной матерью-итальянкой, Франческа была француженкой до мозга костей. А это означало, что она точно знала, сколько каприза добавить в смесь, чтобы добиться желаемого эффекта.
