История как конъюнктура - страница 4

В. Д.: А можно ли сказать, что вот это нежелание Сталина отмечать День Победы связано еще и с тем, что ему не хотелось ворошить всю историю войны, особенно ее начала, периода страшных поражений?

– Отсюда и вопросы, а когда, собственно, начинается сама Отечественная война – сразу же, с 22 июня, или все-таки после того, когда были осознаны просчеты, ошибки, и, самое главное, когда была понята несостоятельность и неэффективность мер чрезвычайщины, которые возникли как ответ власти на начавшуюся войну? Вы посмотрите, как все начинается. Режим пытается взять под контроль ситуацию преимущественно репрессивными мерами. Возникает шпиономания, подозрительность, принимается приказ № 270 – власть делает семьи сдавшихся или попавших в плен заложниками. Отступление Красной Армии сопровождается массовыми расстрелами в лагерях, восстанавливается институт военных комиссаров – недоверие фронту, возникают политотделы в колхозах и совхозах – недоверие тылу.

В. Д.: Заградотряды – недоверие рядовым.

– Это уже 1942 год, другой этап войны. Словом, чрезвычайщина – самый кратчайший путь к краху системы. Поэтому и растет понимание, что такими методами, с таким инструментарием длительную войну вести нельзя.

В. Д.: Поскольку вы заговорили о периодизации Отечественной войны, провокационный вопрос: у меня всегда возникало не то чтобы сомнение, но во всяком случае вопрос, почему вообще появилось такое понятие – Великая Отечественная война?

– Понятие «Отечественная война» возникает уже в 1941 году, возникает в устах власти. Снизу же оно формируется по мере осознания того, что война касается каждого, каждый должен включиться в нее, забыв классовые обиды и прочее. А если учесть, какими усилиями и ценой досталась нам победа в сражении с гитлеровской армией, за которой стояло свыше двух десятков европейских стран, то война стала действительно Великой.

Д. З.: И вот когда это все произошло?

– Думаю, по мере преодоления чрезвычайщины, репрессивных методов ведения войны, по мере включения других рычагов управления, соединения усилий и воль всех советских людей, энергии всего народа и открытой опоры на него. Этот момент наступает, скорее, к концу 1941 – началу 1942 года.

Д. З.: Но репрессивные механизмы-то не отменялись до конца войны.

– Не отменялись. Но давайте не забывать о том, что, к примеру, в июле 1941 года, несмотря на все репрессии, из лагерей было освобождено свыше 600 тысяч заключенных, из них 175 тысяч были мобилизованы в армию. Поэтому, как раз наоборот, надо фиксировать случаи отхода от этих репрессивных методов, потому что, опять-таки, ими вести долгую войну невозможно.

Д. З.: Но при всем при том заградотряды появились в 1942 году.

– Верно, произошла еще одна вспышка чрезвычайщины – приказ № 227, известный как «Ни шагу назад» – вершина старого арсенала средств, ответ на летние поражения Красной Армии, но после этого происходит еще более глубокий поворот к иным способам ведения войны и укрепления армии – ставка на офицерский корпус, возвращение гвардии, ликвидация «двуначалия» (института военных комиссаров). И, конечно же, опора на людей самостоятельных, способных принимать самостоятельные решения без оглядки наверх. Ведь та элита, которая была воспитана в духе политической благонадежности, оказалась парализованной.

Д. З.: Ну да, это была элита исполнителей.

Г. БОРДЮГОВ: Исполнителей, перестраховщиков, соглядатаев и доносчиков. С такой элитой войну не выиграть. Поэтому идет обращение к совершенно другой породе командующих и руководителей, делается ставка на людей, готовых принимать независимые решения, отвечать за них, отвечать за ошибки. Но, естественно, потом они будут отодвинуты, вернутся на прежние, не ключевые места.