Соображала я с трудом, и понять, что и где случилось, смогла не сразу. Последнее, что я помнила, как карета начала резко заваливаться и сильный удар по голове. Потрогала – на лбу с левой стороны огромная шишка. Кожа не рассечена, но стукнулась я от души.
Дверь в комнату распахнулась – вошла горничная. Полноватая и благодушная Колетт. Имя я запомнила еще в день приема.
— Мамзель Мадлен! Вы пришли в себя? Ну, слава Богу! – она истово перекрестилась.
— Пи-ить – я даже говорить не могла, только сипела.
Ловко подхватив меня под голову, она помогла мне напиться тепловатой воды. Это было восхитительно вкусно! И только сейчас я заметила, что платье Колетт обшито широкой черной каймой.
Я присмотрелась внимательнее. Черная кайма из шершавого черного крепа и нарукавники – это траур. Так отделывали одежду прислуги в богатых домах. Понятно, что родственники носили траур по-другому, но…
— Кто… Кто умер, Колетт? – говорить все же мне было еще очень трудно. Боль резко вгрызалась в голову при каждом движении.
— Мадам Марион Николя де Готье скончалась. Прямо там, мамзель Мадлен, где кареты столкнулись. Ужас какой! Там аж четверо пострадали, кроме вас… Говорят, собака бешеная кинулась на одну из упряжек. Сейчас уже похороны начинаются. Вы простите, мамзель, но мне идти надо – работы много. Я потом, вечером к вам зайду.
Новость была просто шоковая! Я не успела ничего толком понять, кроме одного – даже моя комната в этом мире принадлежала покойной тете Марион! Что делать дальше? Где жить и чем питаться?! У меня нет документов и нет денег.
Слезы полились сами собой, и я не заметила, как впала в сонный транс…
Вечером Колетт принесла мне кружку горячего бульона и сообщила новости:
— Похоронили! Так все чинно-благородно было! И цветов шесть корзин, и за похоронными дрогами аж четыре кареты ехали! Ну, без седоков, конечно… Только госпожа Валери присутствовала лично. Ну, оно и понятно, они же родственницы по покойному мужу мадам де Готье. А еще к вам сестрица ваша хотела зайти! Спрашивала, пришли ли вы, мамзель, в себя? Что сказать-то?
— А сколько дней я уже лежу, Колетт?
— Так сегодня третий день уже, мамзель.
Чувствовала я себя несколько лучше. Чем оттягивать и лежать тут в неизвестности, лучше уж сразу…
— Колетт, помоги мне встать, пожалуйста.
Кряхтя и стеная, как старая бабка, я смогла с помощью Коллет и остатков силы воли сесть на кровати. Подождав, пока пройдет головокружение, дошла до шкафа и посмотрела на себя.
Страшна, матушка! Шишка на лбу плавно перетекала в припухший синяк на виске, волосы, похоже, не расчесывали с момента аварии – пара колтунов задорно торчала вверх. Задрала сорочку – на левой ноге приличная ссадина, уже засохшая, окруженная темным полем синяка. Дышать, правда, стало легче. Возможно, что не трещины в ребрах, а просто – сильный ушиб…
Но неужели за несколько дней никто не озаботился даже просто смыть кровь с садин? Хотя, да… Чего я хочу?
Мадлен, судя по всему, никого не интересовала даже при жизни своей тетки. Кто же будет беспокоиться обо мне сейчас? Смешно даже надеяться на такое. Я на минуту задумалась о странности своего попадания. Что там, в своем мире я была никто, просто нищая училка, так и здесь, в новой жизни во Франции, я – никто…
— Колетт, будь добра… Мне нужно умыться и, хорошо бы – расческу. Поможешь?
— Сейчас, мамзель.
Умывшись чуть теплой водой из кувшина, я попробовала расчесать волосы. Клок на затылке, все же, пришлось выстричь, но остальные колтуны я медленно и методично разобрала. Очень больно было расчесывать именно левую сторону – туда пришелся удар. Но я справилась.
