История одного рояля - страница 3

…).

И был вечер, и было утро: день второй.

И сказал потом герр Шмидт: «Да будет у каждой ноты свое место». И появились слева на нотном стане удивительные значки. И были это ключ «соль», ключ «фа» и ключ «до». И все они были хороши, и Йоханнес полюбил их.

И был вечер, и было утро: день третий.

И сказал герр Шмидт: «Да будут диезы и бемоли». И на нотном стане появились новые удивительные значки. И еще сказал герр Шмидт: «Да принесут новые знаки плоды по роду своему, и да наполнится ими музыка». И появились тональности.

И одни были мажорные, чтобы властвовать над днем, другие – минорные, чтобы царить ночью. Но Йоханнес увидел, что все они хороши, и полюбил их все: первые – за то, что были светлые и веселые, вторые – за то, что были темные и глубокие.

И был вечер, и было утро: день четвертый.

И сказал герр Шмидт: «Да будет то, что поможет нам держать ритм». И вертикальные линии пересекли нотный стан, разделив его на такты. Одни такты были длинные, и ритм в них был сложный, другие были короче, и ритм в них был простой, но Йоханнес увидел, что все они хороши, и полюбил их.

И был вечер, и было утро: день пятый.

И сказал тогда герр Шмидт: «Пусть музыка оживет!» – и нотный стан, ноты, паузы, ключи, диезы, бемоли и такты словно вздохнули и встрепенулись.

«Пусть жизнь множится и ширится, пока не выйдет за пределы бумаги!» – и все вокруг наполнилось гармонией и динамикой: явились тысячи эмоций, каждая со своим именем – piano, forte, adagio, moderato, allegro, crescendo, diminuendo, ritenuto, accelerando, legato…

И Йоханнес увидел, что и вся эта жизнь, и каждое чувство и движение хороши, и полюбил их.

И был вечер, и было утро: день шестой.

И сказал герр Шмидт: «Да будут моря и океаны, чтобы плыть по ним». И усадил Йоханнеса за пианино, перед черными и белыми клавишами. Перед морем из пятидесяти двух белых и тридцати шести черных клавиш. Нет, не морем – безбрежным океаном из восьмидесяти восьми клавиш, океаном музыки, по которому можно плыть и плыть. Бесконечно. Назло всем ветрам.

И Йоханнес прикоснулся к клавишам, и увидел, что они прекрасны, и полюбил их всей душой. И стали они его вселенной.

И был вечер, и было утро: день седьмой.

И совершил герр Шмидт к седьмому дню труды свои. Возблагодарил Господа, пославшего ему эти труды, и почил от дел.

Йоханнеса же он благословил, перекрестил и оставил в Эдемском саду – пусть тоже денек отдохнет.

Несмотря на то что Йоханнес учился плавать по волнам из эбенового дерева и слоновой кости с необыкновенной легкостью и быстротой, герр Шмидт ни на минуту не забывал данного им Всевышнему обещания и ни на шаг не отступал в обучении от строжайшей методики. Он соблюдал методические принципы так же неукоснительно, как истинный христианин соблюдает десять заповедей, высеченных на каменных скрижалях, которые Моисей принес с горы Синай. Он заставлял ученика отрабатывать каждый элемент, не позволял забегать вперед, перескакивать через ступеньку – это могло впоследствии сказаться на технике исполнения. А в конце каждого урока он для вящей пользы заставлял Йоханнеса произносить максиму из собственного пианистического катехизиса: «Музыка, музыка и только музыка!»

Первыми пьесами, вышедшими из восьмидесятивосьмиклавишного океана старого пианино компании «Гротриан – Штайнвег», были этюды для начинающих: Кёлер, Геллер, Черни. Они заложили основы техники, и после них уже можно было переходить к следующему этапу: маленьким прелюдиям Баха, «Нотной тетради Анны Магдалены Бах», легким сонатинам Клементи или Диабелли, «Лирическим пьесам» Грига, «Детским сценам» и «Альбому для юношества» Шумана…