Правда, им оставалось лишь поджечь уже подготовленный материал. Среди преторианцев еще оставались креатуры Нимфидия; некоторые сожалели о Нероне и о той вольнице, в которой они жили при этом императоре; все были возмущены тем, что не получили от Гальбы никаких подарков, и даже боялись, что их статус изменят и переведут из преторианских когорт в легионы, где служба была гораздо тяжелее и менее выгодна. Однако Барбий и Ветурий полностью посвятили в свой план лишь немногих самых решительных. Они ограничились тем, что посеяли среди остальных семена мятежа, которые могли взойти в момент исполнения.
Я уже говорил, что, кроме преторианцев, в Риме в то время находились легионы и отряды легионов, приведенные в город из разных провинций по случаю последних волнений. Зараза зла распространилась и на эти войска после примера, поданного мятежниками из Германии. И все подготовилось так легко и быстро, что на следующий день после ид, четырнадцатого января, заговорщики могли бы похитить и провозгласить Отона по его возвращении с ужина, если бы не боялись трудностей, связанных с темнотой, с опьянением большинства тех, кого предстояло задействовать, и с сложностью согласовать действия солдат разных годов набора, рассеянных по всем кварталам города. Беспорядок, несомненно, был бы еще больше. Но не это соображение волновало негодяев, готовых хладнокровно пролить кровь своего принца. Они опасались, что солдаты провинциальных легионов, в большинстве своем не знавшие Отона, по ошибке примут за него первого встречного. Поэтому дело отложили на следующий день.
Невозможно было вести все эти интриги так тайно, чтобы что-то не просочилось. Гальбе даже доносили об этом, но Лакон помешал ему обратить на это внимание. Этот префект был одновременно неспособен и упрям. Он совершенно не знал солдатского характера; и любой совет, исходивший не от него, каким бы прекрасным он ни был, встречал в нем ревностного противника, который даже сердился на увещевания разумных людей.
Пятнадцатого января, дня, избранного для исполнения заговора, Отон утром, по обыкновению, явился на поклон к Гальбе, который принял его как всегда, обменявшись поцелуем. Затем он присутствовал при жертвоприношении, совершаемом императором, и с великой радостью услышал, как гадатель, исследующий внутренности жертв, предрек Гальбе гнев небес, близкую опасность и врага в собственном доме.
В этот момент его вольноотпущенник Ономаст пришел сообщить, что архитектор и каменщики его ждут. Это был условный знак, означавший, что подготовка к заговору завершена и солдаты начинают собираться. Отон удалился; на вопрос, почему он уходит, он ответил, что собирается купить старый дом и хочет осмотреть его перед сделкой. Опираясь на руку вольноотпущенника, он дошел до военной колонны, воздвигнутой на публичной площади, где его встретили двадцать три солдата, приветствовавшие его как императора. Он испугался, увидев их столь малочисленными, и, если верить [Плутарху], хотел отступить, отказавшись от предприятия, казавшегося ему слишком плохо организованным. Но солдаты не позволили ему передумать: быстро посадив в носилки, они понесли его в лагерь с обнаженными мечами. По пути к ним присоединилось примерно столько же солдат – частью посвященных в тайну, частью движимых любопытством и изумлением. Одни шли с криками, размахивая мечами, другие молча наблюдали, ожидая исхода. Трибун, охранявший ворота лагеря, то ли смущенный необычностью события, то ли опасаясь, что измена уже проникла внутрь и сопротивление будет бесполезно и опасно, без боя пропустил их. Остальные офицеры, следуя его примеру, предпочли сиюминутную безопасность чести, сопряженной с риском. Так чудовищное преступление было затеяно горсткой негодяев: большее число желало его, все остальные допустили.
