Когда Иоаким увидел Татьяну Михайловну и Софью, у него в глазах мелькнуло удивление, которое тут же сменилось нарочитым сочувствием.
– Скорбите, милые? – обратился он к царевнам. – Велика ваша скорбь. Любил и я государя благочестивого, Фёдора Алексеевича, великой любовью…
Софья непочтительно перебила его:
– Ежели ты, отче, любил государя, упокой его Господи, то почто его волю нарушил?
Патриарх выпучил на неё свои глаза, показывая своим видом, что ни сном, ни духом не ведает, о чём идет речь.
– Кою государеву волю я нарушил?
– Почто ты приводишь людей к крестному целованию меньшому из царевичей, Петру, в обход царевича Ивана? Помнится, царь Фёдор такой воли не изъявлял!
В сенях наступила гробовая тишина. Присутствующие смотрели на царевну – кто с осуждением, кто с недоумением, а кое-кто и с явным восхищением.
– С огнём играешь, отче! – воскликнула она. – Али тебе неведомо, что народ в Москве вот-вот взбунтуется?
– Ну, пошумит малость чернь – не впервой, – вмешался Языков. – Чай, такое уже бывало…
Софья так на него посмотрела, что он поперхнулся и закашлялся.
– Я не с тобой, Ивашка, толкую! – прикрикнула она. – Кто ты есть, чтобы в нашу с патриархом беседу встревать? Поднялся из ничтожества и стал боярином, милостью государя Фёдора Алексеевича, а теперь память его предаёшь, холоп! Будет тебе еще наказание Божье за твою измену!
Побледневший Языков спрятался за братьев Лихачёвых.
«Еще два иуды! – подумала со злостью Софья. – Никому Фёдор не доверял так, как Лихачёвым. Чтоб им сгинуть вместе с Языковым!»
Она опять обратилась к патриарху:
– Молю тебя, отче, останови крестное целование. Надобно собрать Земский собор – пущай он и решит, кому сидеть на царстве, Ивану али Петру.
– Всё уже свершилось! – решительно возразил ей Иоаким. – Пётр Алексеевич наречён на царство!
Он проследовал со своей свитой мимо царевен.
– Пойдем отсель, Софьюшка, – печально сказала Татьяна Михайловна.
Софья окинула продолжительным взглядом поредевшую толпу царедворцев. На глаза ей попался смущённый князь Василий Васильевич Голицын.
«Неужто и он в стане наших врагов? Ему-то уж точно не стоит ждать добра от Матвеева. Артамон, как слышно, не терпит соперников».
– А где родич наш, Иван Михайлович Милославский? – тихо спросила Софья у топчущегося поблизости священника.
– Он утёк из Кремля, когда началось крестное целование, – ответила тот ещё тише.
– Пойдём, Софьюшка, – повторила Татьяна Михайловна.
Направляясь к себе, царевны встретили по дороге князя Черкасского. Он сразу понял, что разговор с патриархом не получился.
– Значит, царём у нас будет Пётр Алексеевич, – пробормотал князь.
Его слова вывели Софью из себя.
– Да, он будет царствовать над нами! – накинулась она на Черкасского, словно это он был главным виновником произошедшего. – Давайте, празднуйте! Радуйтесь своей измене, иуды! Вы же почитай все, когда наш батюшка-государь преставился, за Фёдора Алексеевича горой стояли! Чем же вам теперь царевич Иван Алексеевич не угодил?
Князь ещё больше смутился.
– О чём ты, царевна? По мне так пущай был бы Иван Алексеевич! Но у других бояр мнение таково, что он долго не проживёт, а царём все одно станет Пётр.
– Сколько царевич Иван проживёт, одному Богу ведомо, – ответила Софья. – А вы, бояре, еще пожалеете о своём малодушии. Не пришлось бы и вам, и нашему духовному отцу раскаяться в сделанном вами выборе!
Она ещё раз окинула князя полным презрения взглядом и стремительно направилась прочь. Татьяна Михайловна с трудом поспевала за племянницей.
