– Верно! – поддержала племянницу Татьяна Михайловна. – Девицы государственными делами не занимаются!
– Нас патриарх не станет слушать, – сказал с виноватым видом Шереметев.
Софья задумалась: с одной стороны она более всего на свете хотела помешать беззаконию, с другой – ей это было непросто, учитывая её предыдущую затворническую жизнь. Видя колебания молодой царевны, князь Черкасский сообщил:
– Слух прошёл, что Матвеев в Москву ворочается.
Его чёрные глаза вновь засверкали.
– Ах ты, Боже мой! – воскликнула Татьяна Михайловна.
– О нём я и забыла, – прошептала Софья упавшим голосом.
Сын мелкого дьяка, Артамон Сергеевич Матвеев сумел, благодаря своему уму, а ещё более честолюбию, стать главным советником государя Алексея Михайловича. Когда же овдовевший царь решил опять жениться, Артамон Сергеевич развернул бурную деятельность, продвигая в царицы дочь неродовитого сына боярского, Кириллы Полиектовича Нарышкина, Наталью. Восемнадцатилетняя дочь Нарышкина попала на смотр царских невест, как дальняя родственница жены Матвеева, что не соответствовало действительности, так как юная Наталья была лишь воспитанницей Евдокии Григорьевны Матвеевой, урождённой Хомутовой8. Но, учитывая положение Артамона Сергеевича, никто не решился публично выразить сомнение в его родстве с Нарышкиными. Продвижение Натальи в царицы оказалось делом нелёгким, так как Алексею Михайловичу вдруг понравилась девица Евдокия Беляева. Однако Артамону Сергеевичу удалось преодолеть неожиданно возникшее препятствие. Семейство Беляевых было оболгано, Евдокию изгнали с позором из царских палат, а Наталья попала-таки в государыни, после чего на Матвеева и всех Нарышкиных, посыпались царские милости. Артамон Сергеевич поднялся так высоко, что иноземные послы стали называть его «канцлером».
Благоденствие близких Натальи Кирилловны закончилось со смертью Алексея Михайловича. Матвеева новый царь сослал в холодный Пустозерск9, откуда его потом перевели за реку Клязьму, в селение Лух, чему способствовала первая жена государя, царица Агафья Грушецкая.
«Ох зря царица Агафья вступилась за Матвеева, – подумала с досадой Софья. – Говорила я ей, что он не стоит такой милости. Так, нет же, она Языкова послушалась».
– Ладно, я пойду к патриарху. Попытаюсь с ним потолковать, – сказала молодая царевна.
– Куда ты пойдёшь? – возразила Татьяна Михайловна. – Патриарх, поди, возле усопшего государя. А там полно мужчин, коим нас, царевен, не полагается лицезреть.
Софья с досадой махнула рукой.
– Нас, тётушка, уже многие лицезрели, покуда мы с тобой за хворым царём Фёдором ходили. Одним взглядом больше, одним меньше. Но, ежели ты стесняешься, я пойду одна.
Татьяна Михайловна, зная, что племянницу переубедить невозможно, вздохнула:
– Не отпущу я тебя одну, Софьюшка. Пойдём вместе.
Появление обеих царевен в сенях царских палат произвело на толпящихся там мужчин ошеломляющее впечатление. Бояре, окольничие думные дворяне, дьяки, священнослужители и монахи растерянно расступились.
– Где отец наш духовный? – мрачно спросила Софья.
Ответил вынырнувший из толпы Языков:
– Патриарх подле усопшего государя…
Он осёкся, потому что в сенях появился сам патриарх. Невысокий и сухощавый Иоаким, несмотря на свой солидный возраст (ему перевалило за шестьдесят лет) держался прямо и шагал твёрдой походкой. За ним следовали архиепископ Афанасий Холмогорский, митрополит Илларион Суздальский, архимандрит Чудовского монастыря Адриан и иеромонах с Соловецкого подворья Игнатий. Это шествие выглядело внушительно.
