«Тяжко им, бедным, – думал Фёдор. – У прочих девиц есть надежда на то, что их затворничество закончится с замужеством, а моим сестрицам так и придётся век вековать. За иноверцев их нельзя отдать, за неровню тоже – вот и тоскуй одна до самой смерти. Отец свою молодую жену развлекал: дозволял ей глядеть в щёлку на разные действа, а царевны и о том помышлять не смеют. Несправедливо с ними поступают, но таков порядок».
Острая умом и на язык царевна Софья даже с царём говорила с некоторой долей превосходства. Он давно привык к этому и не только обижался, но и в серьёзных случаях всегда обращался к ней за советом. Так произошло и тогда, когда Фёдор, проезжая по улице в Вербное воскресенье 1680 года, увидел среди толпы покорившую его сердце девицу, оказавшуюся прибывшей в Москву из Смоленска дочерью польского шляхтича православного вероисповедания, Агафьей Грушецкой.
– Красивая она, – сказал в заключение государь, поведав сестре об этой встрече.
– Бери её в жёны и любуйся – посоветовала Софья. – Правда, род Грушецких не больно знатен, но уж не хуже Нарышкиных.
– А смотрины?
– Кому они надобны? Вон как Матвеев на смотринах батюшку нашего надул – подсунул вместо голубки медведицу.
Софья намекнула на известный случай. Когда овдовевшему Алексею Михайловичу по установившемуся порядку показывали невест, ему приглянулась Евдокия Беляева. Однако Артамон Сергеевич сумел оболгать царёву зазнобу. Беляевых изгнали с позором, и царицей стала Наталья Нарышкина.
Царь про себя согласился с сестрой, но вслух возразил:
– Порядок таков, чтобы были смотрины.
– Ты государь, вот и меняй плохие порядки на хорошие.
Фёдор Алексеевич улыбнулся.
– Жаль, что ты родилась не мужчиной и не правишь нами.
– Грешно роптать на Божью волю. Лучше женись, братец, скорее да роди наследника. Не приведи Господи, случится с тобой беда! Ивану не устоять против Нарышкиных, и тогда Медвежонка царём сделают.
– Может быть, в том нет ничего страшного? Коли я не сегодня помру, Петруша подрасти успеет и не станет родичей слушаться. Я же не держу Ивана Михайловича Милославского в советчиках.
– У нас токмо один родич матушкин остался, а у Натальи полно братьев, да ещё есть в придачу батюшка – старый греховодник. С одним дураком легче справиться, чем с пол дюжиной глупцов.
Отменить сбор невест молодой государь всё же не решился, однако приглашены на него всего девятнадцать девиц, включая Агафью Семёновну Грушецкую, которую Фёдор сразу же выбрал. Бояре втихомолку роптали: ведь каждый из них мечтал, чтобы царю приглянулась на смотринах его родственница. С другой стороны не все умели строить козни, подобные тем, которые сотворили ближние бояре Алексея Михайловича, женившие государя оба раза не по его выбору. К тому ж слабый телом царь Фёдор имел твёрдый и упрямый нрав. Если даже Грушецкую удалось бы оболгать, всё одно молодой царь сам нашёл бы себе новую невесту.
Выбору царя попытался воспротивиться только его родственник, ставший к тому времени боярином Иван Михайлович Милославский. Он отсутствовал на том заседании Боярской думы, на котором Фёдор объявил о своем решении жениться на Агафье Грущецкой, но, узнав о предстоящем браке, сразу же чудесным образом выздоровел и бросился к царю.
Когда Милославский ворвался в царский кабинет, Фёдор занимался тем, что составлял на бумаге первый в России государственный бюджет.
– Ты чего надумал? – заорал боярин, даже не поклонившись. – Из воробьихи орлицу творишь! Совсем царскую постель обесчестили! Тащат в неё всякую кого не попадя! Вскорости и до подлых девок черёд дойдёт!
