В дополнение к своей речи он длинно выругался.
Потемнев от гнева, царь поднялся, подошёл к двери и громко позвал:
– Михайло! Алексей!
Тут же явились братья Лихачёвы – стряпчий и постельничий.
– Дело у меня к вам важное, – обратился к ним царь. – Родич наш, боярин Милославский так зарвался, что смеет порочить будущую царицу. Возьмите-ка его под белы руки да выкиньте из царских покоев, авось образумится. А коли не образумиться, мы иные меры примем.
Братья Лихачёвы с готовностью засучили рукава и шагнули к Ивану Михайловичу.
– Не смейте касаться меня, сучьи дети! – взвизгнул Милославский.
– Не противься, боярин! – предостерёг его Фёдор. – А то я стрельцов на помощь позову.
Чтобы избежать ещё большего срама, боярин покорился. Братья Лихачёвы потащили его к лестнице, старший при этом приговаривал:
– Кабы ты, боярин, нас обидел, мы простили бы по-христиански и толкнули бы тебя помягче. Но тот, кто матушку нашу честную, царствие ей небесное, худым словом поминает, жалости недостоин.
Что есть силы швырнули Лихачёвы царского родича вниз, а затем с удовольствием наблюдали, как он пересчитывал ступеньки. Помятого боярина подобрали стрельцы и вывели из царских покоев.
За шумным выяснением отношений не последовало опалы, потому что Фёдор не желал окончательно рвать отношения с родственником своей покойной матери. Однако урок не пошёл впрок. Иван Михайлович всё не унимался: бранил царя, плохо отзывался о молодой царице. Потеряв, наконец, терпение царь запретил своему строптивому родичу появляться в Кремле.
Брак Фёдора Алексеевича был счастливым, но недолгим. На следующий год царица Агафья родила сына Илью и сразу же скончалась. Младенец умер через десять дней.
Полгода царь Фёдор скорбел. Тем временем его старшая сестра старалась найти ему новую жену. Она понимала, что лишь девица похожая на покойную царицу может прийтись по сердцу брату. Но как она могла ему помочь, находясь в затворничестве? Поразмыслив, царевна решила обратиться к думному постельничему Ивану Максимовичу Языкову. При их беседе присутствовала лишь царевна Татьяна Михайловна, любившая племянницу эту свою и во всем её слушавшаяся.
Когда Софья изложила суть дела, Иван Максимович не удивился или не показал вида, что удивлён. После недолгого молчания он сообщил:
– Есть девица похожая на покойную царицу, словно сестра родная. Она дочь свойственника моего Матвея Апраксина, по имени Марфа.
– Ты, значит, хочешь с царём породниться? – вмешалась Татьяна Михайловна.
Языков развёл руками.
– Помилуй, матушка царевна! Меня спросили – я ответил. Где ещё можно всех невест знать, как не в своём семействе? У нас ведь положено девицам сидеть взаперти да на чужие очи не показываться.
Софья нетерпеливо махнула рукой.
– Неважно, чья девица, лишь бы она была не из Нарышкиных. Нам не до жиру быть – быть бы живу. Сватай государю свою красу-девицу.
– Здрава ли она? – спросила Татьяна Михайловна.
– Верно, – спохватилась Софья. – Государева невеста должна иметь отменное здравие, чтобы не случилось новой беды при родах.
Иван Максимович пожал плечами.
– Я не купец – гнилой товар не предлагаю – тем паче самому государю. Нынче Марфа здрава, как кобыла, а что завтра с ней случится одному Богу ведомо.
– Ладно! Давай свой товар! – отрезала Софья.
Марфа Апраксина на самом деле походила внешне на покойную царицу Агафью Грушецкую. При встрече с ней Фёдор поразился до глубины души и почти сразу сообщил всем о своей готовности вновь жениться. Скоро состоялась свадьба – без обычного чина, при запертом Кремле. Царь торопился: цинга неумолимо поедала его молодое тело.
