Патриарх, ругавший бритьё бород и прочие иноземные затеи, к перемене платья отнёсся спокойно. Зато он не принял желание государя увеличить число епархий. По царскому замыслу, каждый митрополит должен был получить в подчинение епископов – вот Иоаким и усмотрел в готовящейся реформе попытку ограничения его власти, а Освящённый собор поддержал своего главу. Архиереи неохотно согласились на образование одиннадцати новых епархий, и притом не спешили исполнить собственное постановление.
Царь Фёдор впадал в отчаяние. Уже совсем больной он пытался образумить церковных иерархов, но каждый раз натыкался на непонимание.
В один из зимних дней государь встретился с патриархом в Грановитой палате. Войдя туда, крепкий старик торжественно благословил измождённого юношу.
– Садись, отче! – указал Фёдор на место подле себя.
Иоаким остался стоять.
– Мне, государь, сподручнее так вести с тобой беседу.
Кивнув, государь заговорил о деле:
– Наши архиереи не желают посылать епископов на Лену и в Дауры. Неужто Сибирской стране не надобны архипастыри?
Патриарх пожал плечами.
– В тех краях людей почитай нет, а есть одни язычники поганые.
– Язычники тоже люди, и им надобно указать путь к спасению.
«Аки волка не корми, он все в лес смотрит. Посечь бы всех поганых вместе с их капищами богопротивными», – подумал Иоаким, но вслух этого не сказал.
Царь продолжал настаивать на своём:
– В Сибири и православные живут. Им-то чего делать? Вон к Нерчинску и Албазину китайцы подступают. Случись беда, сгинут христиане без покаяния.
– Есть ведь в Даурах священнослужители, – недовольно проворчал Иоаким.
– Они в малом числе. Тамошние земли наши навечно, и нехристям мы их не отдадим. Я повелел строить города в Сибирской стране и выступить против китайцев всем служивым людям. Однако чтобы нам в дальних краях укрепиться, надобно там веру христианскую распространять.
– Мы с Освящённым собором ещё потолкуем о сибирских архипастырях, – недовольно отозвался патриарх. – Хотя может лучше отдать дальние земли вместе с погаными иноверцами китайцам? Нам в исконной вотчине забот хватает.
Государь нахмурился.
– Ты, отче, готов отдать наши земли всем, кому не попадя: Киев с Малороссией – ляхам, Сибирь – китайцам. Тебя послушавши, я на одной Москве останусь. Значит, в исконной вотчине хватает забот? Уж куда исконнее Галич с Костромой, а Церковью православной забыты. Там раскольники хозяйничают, равно как и в Путивле с Севском.
– Так наведи войско, изничтожь ересь силой.
– Кажись, терпение и смирения не в чести у вашего брата, архипастыря. Не обессудь, отче, но порой я, на тебя глядючи, расстригу Аввакума поминаю. Есть меж вами схожесть.
Патриарх аж побагровел.
– Чем же мы схожи? – тихо спросил он.
– Тем, что крови людской не страшитесь. Аввакум желает пережечь и перепластать всех православных, а ты готов изничтожать всех без разбору раскольников. Может быть, среди заблудших овец немало тех, чьи души спасутся от мудрых наставлений?
– Не больно они души берегут! Жгут себя ироды целыми сёлами! И вечные муки им не страшны!
– Воистину раскольники свершают тяжкий грех. Но главная вина лежит не на простых людишках, а на их пастырях. Значит, наши пастыри должны быть лучше.
Багровый цвет лица Иоакима приобрёл синеватый оттенок.
– По-твоему, пущай Аввакум с братией здравствуют, а мы же будем с ними в велеречии состязаться. Их погаными языками сам нечистый, прости Господи, вещает. Покуда его словесами одолеем, ещё немало народу себя пожгут.
