– Ладно, отче, дам я согласие на казнь Аввакума, Лазаря, и Епифана, – устало сказал Фёдор.
Патриарху сильно не понравилось явное нежелание государя чинить расправу.
– Ты царь али не царь? Коли мнишь себя царём православным, должен защищать основы Веры и казнить беспощадно врагов наших, инако падет истинное христианство, придёт всеобщий соблазн и настанет конец Мира.
– Уж больно много ты, отче, тьмы нагоняешь. Бог милостив! Он нас спас даже в Смутное время.
– Тогда спас, нынче покарает, за то, что науку не усвоили, иноверцев сызнова привечаем, слушаемся их, да еще и походить на них хотим, а взамен рушим во имя мирских соблазнов древлепреданное церковное устроение.
– Ну, положим, устроение церковное не древнее: российскому патриаршеству нет и сотни лет.
– Перемены не возбраняются, когда они крепят Святую Церковь, но нельзя допускать разорения единого храма Божьего.
– Ты, отче, страшишься, что при великом числе епархий, власть твоя уменьшится, – раздражённо сказал государь.
Иоаким опять покраснел.
– Смиренный раб Божий не ради власти принял постриг, но ради служения Господу.
– Прости, отче, за обидные слова – заговорил Фёдор уже помягче. – Царь тоже человек и не всегда умеет совладать с неправедным гневом.
– Бог простит, – откликнулся патриарх уже с обычным своим спокойствием.
– Поставьте архипастырей хотя бы туда, где учинили епархии. Ступай!
Глядя вслед уходящему старику, Фёдор невольно ему позавидовал:
«Ишь, как бодро ступает!»
Скоро царь совсем слёг, после чего даже князь Василий Голицын перестал что-либо делать, не говоря о прочих царедворцах. Все выжидали. А двадцатилетнему государю Фёдору Алексеевичу становилось все хуже и хуже.
Глава 1
Первое стрелецкое брожение
23 апреля 1682 года Москва была окутана ненастьем. Беспросветные тучи, закрывая собой всё небо, высыпали на город непрерывный мелкий дождь. Вода была повсюду: она капала с уныло свисающих веток, падала с навесов над воротами и крыш, текла по земле ручейками, собиралась в лужи, висела в воздухе и, смешиваясь с дымом из печных труб, образовывала мрачную туманную мглу.
Редкие прохожие спешили убраться с улиц в тёплые помещения, чтобы возле топящихся печей обсуждать с родными последние московские новости. А говорили москвичи в основном о тяжёлой болезни государя Фёдора Алексеевича, причём многие не теряли надежды на то, что он и в этот раз сумеет выжить. Уж очень народ любил этого доброго и благочестивого царя.
Взошедший на престол подростком Фёдор Алексеевич замысливал немало добрых и полезных дел, однако одни из его замыслов совсем не были воплощены в жизнь, другие воплотились лишь в виде начинаний без продолжений. Наследником умиравшего молодого царя считался его брат Иван, имевший такое же, как у Фёдора слабое здоровье, но не обладавший столь же крепким духом, поэтому вопрос о власти, как говорится, повис в воздухе. Вокруг освобождающегося трона уже вовсю плелись интриги. Царедворцы сплачивались, разъединялись, предавали друга ради того, чтобы занять наиболее выгодное место при новой власти. Никто из них ни разу не подумал о существовании в Москве ещё одной силы, зато сама она впервые грозно о себе напомнила именно в этот начавшийся слякотью день.
Дождь прекратился после полудня. Как-то сразу вдруг раздвинулись тучи, и сквозь мутный просвет несмело выглянуло солнце. Москва по-прежнему оставалась погруженной в тишину и покой, пока из стрелецких слобод и солдатских Бутырок
