– Не суетись, Алексей! Грешно народу отказывать, ежели он желает потолковать со своим государем. Русские люди терпеливые – они бьют челом лишь от безысходности.
У лестничной перегородки, отделяющей царские покои от боярской площадки, стоял измождённый государь Фёдор Алексеевич. С двух сторон его поддерживали два брата братья Лихачёвы.
Тем временем выборные от стрельцов уже поднялись по ступеням Постельничего крыльца. Они были промокшими до нитки, их лица возбуждённо пылали.
Языков и князь Долгоруков ретировались поближе к царю, однако стрельцы не обратили внимание на обоих царедворцев. Выборные упали перед царем на колени.
– Смилуйся, государь! – вскричал самый старший из них. – Пощады молим!
Фёдор выпрямился и отвел от себя руки братьев Лихачёвых.
– Что за нужда привела вас ко мне?
– Управу ищем на полковника Семёна Грибоедова! Он, бесчестный, совсем нас уморил поборами да тяготами!
Государь, не устояв, покачнулся, но не упал, потому что успел ухватиться за руку старшего Лихачёва.
– Князь Юрий Алексеевич! – обратился царь к князю Долгорукову. – Повелеваю тебе расследовать сие дело!
Глава Стрелецкого приказа низко поклонился.
– Слушаюсь, государь!
Царь опять заговорил со стрельцами, и с каждым словом его голос всё больше слабел:
– Даю слово государя, что, ежели ваш обидчик виновен, он будет строго наказан.
Стрельцы отвесили земные поклоны с таким пылом, что от их лбов затрещал пол.
– Век будем молить за тебя Бога и детям накажем! – проорал один из них.
Осмелевший Языков выступил вперёд.
– А теперь ступайте отсель! – сердито велел он. – Совсем вы уморили государя!
Стрельцы поспешно вскочили и, кланяясь на ходу, стали пятиться задом по ступенькам. Когда Лихачёвы увели совсем сникшего Фёдора, Языков и князь Долгоруков вновь остались вдвоём. Они злобно разглядывали растекшиеся по боярской площадке лужи.
– Холопье отродье! – выбранился князь Долгоруков. – Для них всё одно – что государевы палаты, что скотный двор.
Главе Стрелецкого приказа было из-за чего сердиться: за время последнего приступа болезни царя не только сам князь Юрий Алексеевич, но и заменявший его на службе сын, князь Михаил Юрьевич, привыкли к спокойной жизни. Теперь от них обоих потребовали деятельности, а они предпочитали заниматься своими обязанностями не слишком ретиво – без ущерба собственному здоровью. Отлынивать от службы возможности не было: добрый и незлобивый государь умел проявлять требовательность и всегда держал своё слово, кому бы его не давал, не страдая забывчивостью, свойственной многим власть имущим. Надеяться на скорую смерть царя тоже не стоило: четыре года назад Федор Алексеевич едва не испустил дух, но вдруг в одночасье выздоровел и развил бурную деятельность.
Князья Долгоруковы принялись за выполнение царского повеления и за один день полностью доказал вину Семёна Грибоедова. Государь Фёдор Алексеевич, узнав о результатах расследования, продиктовал следующий указ:
«Семёна Грибоедова сослать в Тотьму, и вотчины отнять, и из полковников отставить».
Однако это повеление осталось на бумаге, потому что 27 апреля царь скончался. Семёна Грибоедова отпустили из-под ареста, оставив в прежнем чине. Он, впрочем, как и другие полковники, вдруг резко изменил своё отношение к простым стрельцам. Теперь стрелецкие начальники уже не мучили своих подчинённых поборами и тяготами, а принялись обвинять во всех грехах бояр-мздоимцев. По стрелецким слободам поползли слухи, что изменники-царедворцы отравили доброго государя Фёдора Алексеевича, а теперь хотят лишить жизни и его брата, царевича Ивана Алексеевича, чтобы возвести на престол сына царя Алексея Михайловича от второго брака, малолетнего царевича Петра, за которого станут править родственники его матери – ненавистные народу Нарышкины. Но больше всего служивых взбудоражило известие о возвращении из ссылки когда-то всесильного боярина Артамона Сергеевича Матвеева, о котором у них были самые неприятные воспоминания.
