Найден вздохнул, украдкой взглянув на противоположный берег. Там – знал – на полянке, что близ лесного озерка, собираются время от времени девки – песни попеть, да поболтать, да в озере искупаться. Найден их там видел, когда шалашик строили, – подходящее лыко искал. Вот и сегодня, наверное, соберутся ближе к ночи. Хорошие девки – хохотуньи, насмешницы, – ну, куда от таких уйти? Однако ж к зиме тоже что-то придумывать надо. С Бутурлей-жучилой не больно-то заработаешь. В лучшем случае – пару затертых монетин-дирхемов. Можно, конечно, попробовать и собственный домишко справить – ребята помогут, ежели что. Небольшой сруб и надобен, леса вокруг навалом, печку-очаг сложить – дядько Сушина знает как, хвастал. А ведь и правда, чем плоха мысль? И незачем по чужедальним краям горе-злосчастие мыкать, хватит, намыкался уже – рабом-челядином, – да еще чуть в жертву не принесли в Перуновом капище. Найден до сих пор вздрагивал, когда слышал волчий вой, – после того случая в полянской земле стоял у него в ушах страшный крик отрока Бажена. Крик боли и ужаса. Нет уж, хватит. Никаких больше чужих краев.
Лучше тут, со своими. А построит дом – можно и жену поискать. Чем Бутурля Окунь не сват, а Сушина не дружка? Пусть и жучила артельщик, однако на такое дело наверняка согласится – не корысти, так почета ради.
– Не, дядько Сушина, наверное, не поеду с варягами, – поразмыслив, покачал головой Найден. – Избу построю лучше.
– Избу?! Тю-у-у... – Сушина присвистнул. – Дело хорошее. Только и не дешевое, однако. О том ведаешь?
– Да знаю, – досадливо махнул рукою Найден. – Осенью придумаю что-нибудь.
– Ну, думай, думай. Смотри быстрей только думай, а то уже страдник кончается, там и серпень, и хмурень, не заметишь, как и грудень наступит, да посыплются с небес белые мухи.
– Ладно, дядько Сушина, не каркай. Спросил бы лучше у Бутурли – будет еще сегодня работа?
– Вряд ли, – пожал плечами Сушина. – Не будет боле, то я и без Бутурли знаю, вон, гостей-то у причала – раз-два и обчелся. Сегодня уж точно раненько закончим.
– То и славно бы... – под нос себе прошептал Найден, поглядев на дальний берег. Интересно, собрались ли уже девки?
Сушина оказался прав – работы в тот день больше не было. Артельные – кто из ближних селищ – отпросились домой, некоторые ушли с бродцом за рыбой, а Найден, зайдя в шалаш, вытащил с притолочной лесины белую холстинную рубаху с вышивкой-оберегом по подолу и горловине, вымылся до пояса, надел ее, подпоясался красным поясом с узорочьем, кудри частым гребешком расчесал, им же бородку пригладил – ну, хоть куда парень, жених женихом. На ногах – лапти новые, лыковые, к поясу браслетки цветного стекла привязаны, местные браслетки, ладожские, у стекольных дел мастера Твердислава недавно на три щуки выменянные. Браслетки эти Найден не зря взял – девкам дарить, мало ли... Посмотрелся в кадку с водой, лицо ополоснул и, довольный, побежал вниз, к Волхову.
– Эй, дядько Нихряй, как рыбка?
– Да плоховато пока, парень.
– На тот берег не перевезешь ли, за лыком?
– Хо? За лыком?! Ну, садись... Хе-хе... Знаю я твое лыко... Да осторожней, лодку не переверни. Чай, обратно сам доберешься?
– Да запросто, хоть и вплавь.
– Ну, дело твое, молодое...
Истома Мозгляк не напрасно шлялся сегодня с утра по торговым рядам, что тянулись у пристаней, сразу за частоколом. Ко всему приценивался, пробовал, рассматривал, мерял – сукна на зуб пробовал, мед вместе с сотами трескал, аж по усам текло, после еле отмылся, так ничего толком и не купил, зато массу новостей вызнал. И про хазарина Вергела, купца, и про Рюрика-конунга, сразу опосля Купалы вверх по реке с дружиной ушедшего, и про девок, что тайком от родителей хороводы у сопок водят, и про растяпистого варяжского гостя, господина Лейва, что куну от ногаты не отличает, а туда ж – торговать собрался. Нечего ему торговать – молод еще. И про Вадима Храброго – родичем Рюрику приходившегося – тоже узнал Истома. Бесшабашный был Вадим, страшненький, жизнь человеческую, ни свою, ни чужую, ни во что не ставил. Впрочем, то повсеместно было, однако Вадим больше других подвигами безрассудными прославился, да кровью, да удалой злобной лихостью.
