Излом - страница 36



Второй стол был чистый, если не считать рассыпанного в углу домино. Окна отсутствовали. В комнате остро пахло проявителем, и чёрт знает чем ещё.

– Хватит дуться, осциллографист, – толкнул его локтем Чебышев, – познакомься лучше с моим учеником.

Назвавшись, мы пожали руки.

Сначала распили спирт и сыграли в домино, затем Алексей Григорьевич начал священнодействовать.

– Шулюмчик, шулюмчик, – радовался он, забрав у Пашки банку и помешивая в ней отверткой. – Не пробовал ещё наше фирменное блюдо? А то всё пристаешь, чем пахнет, чем пахнет, Борис Фёндырычем пахнет, – пел, не переставая помешивать, Чебышев.

На отвёртке нарастал комок загустевшего клея.

– Главный, до чего ты докатился, совсем алкашом стал. Куцев в его характеристике написал: "Характер нордический, но склонен к употреблению бээфа", – повернулся ко мне Заев.

– Молчал бы уж, кошёлка, – не обиделся наш гуру.

Чебышев вытащил отвертку с налипшим клеем и аккуратно отжал комок: "Самый цимус", – прокомментировал свои действия и бросил выжатую массу в пустую банку из-под СКТ, зашвырнув в свою очередь её под стеклянный шкаф.

– Хоть банку с собой заберите, – горестно взвыл осциллографист.

На его слова никто не отреагировал.

Меня затошнило от запаха бээфа.

– Главный, пока губы не отмоешь, из одного стакана пить не стану, – не мог угомониться Пашка, опять вспомнив кладовщицу.

– Мужики, я – пас! – рвотно скорчившисъ, выскочил из осциллографической.

В себя пришёл только в курилке.

"Ну и гадость пьют! Да лучше с похмелья сдохнуть, чем этот шулюм лакать".

Через двадцать минут появились довольные дружки, благоухая наступившими в кошачьи какашки прелыми калошами.

– Слабак! – смеялся Чебышев. – Не сдашь на разряд.

Но всё же они сделали доброе дело. У Пашки нашлись увольнительные бланки. Искусно подделав подпись Каца, мы благополучно прошли через проходную, не дожидаясь окончания смены.

– Здорово повезло, что сегодня начальства нет, – высказал мысль Чебышев.

– Ладно, иди отдыхай, – распрощались они со мной.

Жены с сыном не было. Обозрев градусники и быстро переодевшись, плюхнулся на родимый скрипучий диван и тут же уснул.


Всю последующую неделю цех оставался полупустой – народ разбежался кто в отгулы, кто по среднему.

Чебышев занялся ремонтом часов. На заводе знали, что он умеет ремонтировать, и шли к нему со всех цехов.

В конце месяца этим заниматься некогда, поэтому сейчас, вставив в глаз лупу, учитель умиротворённо возился с маятничками, колесиками, пружинками. Делал он на совесть, как и всё, за что брался, поэтому от желающих не было отбоя.

– Когда встаёт будильник – это плохо, а когда что другое – хорошо! – на минутку оторвавшись от работы, глубокомысленно произнес он, почему-то тяжело вздохнув.

"Не все починить в его силах", – подумал я.

Клиенты расплачивались спиртом, так что в это время Чебышев процветал. То, что сразу не сумел выпить, сливал в бутылку и прятал в сейф.

Попутно, конечно, он занимался и мной.

Я не поленился, сходил к распреду и с грехом пополам наскрёб деталей на прибор. С помощью технологии, мата, чертежей и мудрых советов наставника потихоньку стал его собирать. Всю жизнь считал себя гуманитарием, не способным к технике, но, к моему удивлению и даже к удивлению сэнсэя, дело продвигалось неплохо.

За эту неделю выдержал бой местного значения с уборщицей Марковной.

Словно сыщик, вела она дознание по делу о пропавшем мешке, которым накрыл погибших от руки злодея котов, и вышла на меня.