— Он вообще никому не родной. Была у твоей мамы подруга. Загуляла, родила не пойми от кого. Пить стала, новых мужиков водить. Однажды вот так напилась, ушла куда-то, а годовалого Кирюшу дома заперла одного. Хорошо Люда пошла навестить. Если б не она, умер бы парень от голода. В общем, мамашу эту лишили родительских прав, ну а потом она испарилась куда-то, а эти дураки, — она кивает на отца, — подобрали мальчонку. Жалко им, видите ли, было. Ну они и усыновили.
Я в шоке замираю и так и стою какое-то время, вжавшись в стену. Правда доходит до меня не сразу, но, когда доходит, многие вещи проясняются. Значит, Кирилл не кровный сын моих родителей, а усыновленный. Вот почему мама так оберегала его всю жизнь и все лучшее старалась отдавать брату. Боялась обделить, боялась выделить родного ребенка, чтобы саму себя не попрекнуть. Только ведь это все равно ненормально. Этот ее страх вырос до таких размеров, что теперь, скорее, я чувствовала себя чужой в этой семье.
Бабушка еще что-то говорит про мою безответственность, про то, что дочь, которая ушла в семью мужа, — это уже как бы и не дочь; что должна терпеть и оставаться с мужем, а не рушить брак; про то, что мне никто ничего не должен. Все это доносится до меня как будто откуда-то издалека, будто во сне. Папа сидит присмиревший и молчит, повесив голову.
Я иду в спальню родителей. Мама сидит на краю кровати, уставившись в одну точку.
— Мам, можешь не волноваться. Делайте, как планировали. Продавайте квартиру, покупайте другую Кириллу. Я не буду возражать или чего-то требовать. Я сюда прибежала, думая, что у меня дом есть, где меня примут, а не чтобы что-то с вас спросить. — Она молчит, и я добавляю: — Я поживу лишь пару дней, пока не придумаю что-нибудь.
Павел (7 лет назад)
Голова трещит. Просто раскалывается. Даже глаза открывать больно. Да и на хера их открывать. Я прекрасно знаю, что увижу. Дом без Алисы уже не дом. Она ушла почти две недели назад. Я думал, это блажь — перебесится и успокоится. Поехал к ней в первый же день. Разговора не получилось, и я решил взять паузу. Слишком много наговорил ей, о чем, конечно, сразу же пожалел. Потом начал психовать. Какого хрена? Разве в том, что я высказал Алисе не было правды? У нее же реально проблемы с этим ее стремлением все держать под контролем, все доводить до совершенства. Это же ненормально. Моя ошибка была в том, что я выбрал путь наименьшего сопротивления — нашел любовницу и компенсировал все, что не получал дома. А как по-другому? Я помню тот момент, когда еще в самом начале нашей семейной жизни сказал ей, что нужно бы перестать все контролировать и доводить до совершенства, я ведь ее люблю, а не ее умение все расставить по полкам и шкафам. Я помню, как Алису тогда затрясло, как задрожали ее руки, и у нее началась настоящая истерика. С тех пор я больше не говорил ей, что что-то не так в ее одержимости порядком и контролем. В конце концов, я ведь любил Алиску, мою Лису. И сейчас люблю. Когда наш брак превратился вот в это все? Когда я превратился в подобие собственного папаши?
— Бл***дь, — переворачиваюсь и пытаюсь встать.
Бухать три дня подряд — это вам не шутки. Надо завязывать и брать себя в руки. С Алисой надо что-то решать. Может, нам к долбанному семейному психологу обратиться? Только вряд ли Алиса согласится. Она считает, что это у меня проблемы, а у нее их нет. Идеальная девочка. Идеальный мудак!
