Не из-за денег, да? Где же её глаза были раньше? Почему она вдруг узрела в нём того самого только, как его дела пошли в гору? Он мало в чём изменился. Несмотря на то что Кузнецов транслировал уверенность окружающим, в себе он был уверен едва ли наполовину по-прежнему. Было забавно наблюдать, как Юля бесилась и захлёбывалась ядом, видя его со своей подругой. Не того бедного студента, разумеется. Нет, немногим позже. Она и обняла его впервые, впервые поцеловала с одним лишь намерением, утереть Нике нос. Показать богатой, привыкшей получать всё по первому требованию девчонке, что её драгоценный и столь любимый супруг даже ради бабла Измайловых, должности и распрекрасной, убийственно правильной Веронички не сможет отказаться от неё — от Юльки. Даже спустя годы.
Хотела. Крапивницкая много строила планов и козней. Представляла, в каком шоке будет Ника, когда узнает, что её муж клеится к ней. Только Даня оказался слишком хорош. Во всём. Вместо того чтобы двигаться к намеченной цели, Юля сама не заметила, как всё усложнилось.
Тихий сигнал входящего вызова отвлёк внимание Дани от Юлиного лица.
— Это Ника. — бегло взглянув на экран, он приказал Юле молчать. — Да. Что-то случилось?
В динамике, казалось, не было слышно ни малейшего шороха.
— Ника?
— Ты где, Данил? — наконец-то жена соизволила справиться с нервами и унять дрожь в голосе до допустимых значений.
— На работе. Где ещё? Что случилось? — грубость смешивалась с волнением. Даня бросил уничтожающий взгляд на свою любовницу. Та замотала головой. Мол, нет, ты что, я ничего не говорила. А в динамике снова воцарилась тишина. — Ника, тебе совсем нечем заняться? Ты скажешь уже, зачем звонишь? У меня и так завал!
— Ладно. — излишне резко прозвучало громкое. — Закончишь с делами, перезвони жене. Есть планы на выходные. Хотела с тобой обсудить первым, а потом уже, если что, говорить о них с папой.
— Александр Викторович, к вам Вероничка. — секретарь Измайлова, Надежда Ольшанская доложила по селектору о визите Ники начальству.
Коренастый и статный мужчина опустил очки с переносицы и тут же попросил проводить дочь к себе. Нехорошее предчувствие вынудило его ослабить галстук и воровато осмотреть собственный рабочий стол. Не дай бог, он что-то забыл убрать из того, чего Нике видеть не следует.
— Какими судьбами, милая? Только же… — мужчина запнулся, заметив покрасневшие глаза, припухшие веки и уж слишком пухлые губы дочери. — Ты плакала?
Ну, всё! Кузнецов допрыгался! Он его в асфальт закатает! В бетон! И плевать, что девяностые давно закончились. И плевать, что он подобного никогда в жизни не проворачивал, предпочитая вести дела честно и по закону. Да на всё плевать!
Он ему что обещал? Что?! Что Крапивницкая — это так, увлечение. Мимолётное. Наглая сука, влезшая в их семью и воспользовавшаяся моментом, минутной мужской слабостью. Он клялся, что любит его дочь. Клялся, что с Юлей всё кончено. Убеждал, что Ника никогда и ничего об этом не узнает, а он просто не может заставить её страдать, признавшись в столь низменном поступке.
Где? Где его обещания?!
«Закопаю!» — укоренилась яростная мысль в голове хозяина кабинета.
— Ты только не волнуйся, пап… — Ника тоже запнулась. Нет, она вовсе не собиралась сейчас говорить отцу о том, что видела. Боялась, что он всё же болен. Боялась, его волновать. Не хотела навредить и беспокоить. Она была плохой лгуньей, потому ей враньё давалось тяжело и слишком постыдно. — Быдло какое-то на дороге… Наорал. Обматерил. Хотя сам подрезал…
