Слюна была вязкой, язык прилип к нёбу. Жажда возвращалась. Вновь. Похоже, она теперь будет моей спутницей до самого конца. Я знал, где искать воду – с этим я уже справился.
Но вот с едой…
С едой всё было хуже. Намного хуже.
Где-то сверху, в густой кроне дерева, раздался резкий треск – как будто ломались сухие ветки. Затем последовали крики. Высокие, истеричные, похожие на визг обезьян, но искажённые, словно кто-то бился насмерть. Я вздрогнул, машинально дернулся в сторону, но сил почти не осталось – тело только слабо качнулось вперёд и тут же вернулось обратно, к стволу.
Я остался сидеть, уставившись вверх.
Там, в зелёной темноте листвы, творилось что-то дикое. Воздух разрывали звуки борьбы – тяжёлые удары, стук тел о ветки, обломки листьев, падающих, как пепел. Визг становился многоголосым. Больше одного существа. Много. Слишком много. Казалось, там, над моей головой, шла настоящая схватка. Дикая. Без правил. Без смысла.
Нужно было уходить. Бежать, ползти, скрыться – что угодно, только не оставаться под этим деревом. Но я не мог. Я пытался – и не мог. Тело не слушалось, будто больше не принадлежало мне. Как марионетка с оборванными нитями. Я просто сидел, прижавшись к шершавому стволу, и смотрел вверх, завороженный, словно пленник ритуала, ожидающий удара.
И, может быть, мне действительно стало всё равно. Что будет. Как. Когда.
Будто то, что шевелилось в кронах, было не страшнее того, что уже разъедало меня изнутри.
Звуки визга резко сменились глубоким, гортанным рёвом – протяжным, дрожащим, будто кто-то кричал не из лёгких, а из самой земли. Этот звук я узнал. Ревуны. Большие, агрессивные приматы. Их рев слышен за километры, и если он доносится так близко – значит, они совсем рядом.
Я знал, что с ними лучше не сталкиваться. Мы слышали про них от старших. Говорили, что ревуны могут сломать человеку руку – легко, без усилий. Особенно такому, как я: измождённому, истощённому, полумёртвому. А если они сейчас дерутся – значит, у них что-то вроде своей войны. Делёж территории, самки, пищи. Любой шум, любой чужак может стать мишенью. Мне нужно было уходить. Срочно.
Но я не мог даже пошевелиться.
Я попытался подняться, напряг мышцы – но вместо движения тело будто вжалось в землю. Я бессильно опустился обратно, осел у корней дерева. Голова тяжело качнулась, и я уставился на свои ноги – чужие, будто из глины. Они просто не слушались.
Сверху снова донёсся рев. На этот раз другой. Не торжествующий. А полный боли. Он разорвал воздух, прокатился по кронам, как вопль умирающего. За ним – тишина.
Никаких больше криков. Ни треска веток. Ни визгов. Лишь лёгкое шуршание, будто ветер выдохнул сквозь листву.
Шевеление в кронах постепенно ушло куда-то в сторону, всё дальше, затихая вглубь джунглей. Последний треск веток растворился, и лес снова стал вязким, неподвижным, будто затаил дыхание. Я перевёл своё – тяжёлое, сиплое, как будто вдыхал сквозь ржавчину. И попытался подняться.
На этот раз я сделал усилие всем телом, наклонился вперёд, упираясь левой рукой в землю, и только собрался подтянуть ноги – как что-то мокрое и тяжёлое упало мне на макушку.
Я вздрогнул. Мышцы в животе свело от паники. Всё тело рефлекторно сжалось, как у зверя перед ударом. Я отшатнулся, едва не закричал, но голос застрял в горле. Шатаясь, откатился назад, ударился затылком о ствол дерева – в глазах вспыхнули звёзды, и на мгновение мир потемнел.
