Как Шагал в нарисованном Витебске шагал - страница 4

Размышляя об этом, барышня шагнула с тротуара и чуть не попала под серебристый Citroеn, стремительно подкативший к «Золотой голубке». Она ловко отскочила, при этом чуть не уронила и букет, и кошелку, в которой несла письма для художника. Из машины вышли двое молодых людей с фотоаппаратами. Они тут же стали разговаривать так громко, будто явился целый полк репортеров. Девушка окинула взглядом их задорную компанию и недовольно подумала: «Эти двое галдят как целая стая молодых ворон, решающих весенние споры». Зато из их разговоров она поняла, что впереди у них встреча с Шагалом. Только она решила прибавить шагу, чтобы опередить эту пару, как подъехал синий Bugatti, из него вывалились три корреспондента и стали гомонить еще громче, чем первая группа. Среди них она увидела знакомого, и он поведал ей, что до начала встречи с художником еще довольно много времени. Организаторы решили собрать журналистов задолго, чтобы обсудить кое-какие вопросы, чему все были очень рады. Пропустить по стаканчику розе в баре «Золотой голубки» и побалагурить с товарищами по перу было любимой традицией всей пишущей братии. Именно поэтому некоторые из них приехали в Сен-Поль задолго до назначенного времени.

Земля в округе Сен-Поля была неровной, более того, чаще всего располагалась по склонам холмов. В здешних местах это никого не смущало, ею пользовались при помощи земляных террас. Виллы получались очень живописные, так как архитекторы оригинальным образом использовали неровности холмов. Дом Шагала был просторным и продуманным до мелочей. В нем был даже лифт, что в здешних местах считалось редкостью. Он вел на последний этаж, где располагалась мастерская художника.

Это было самое большое и светлое помещение, с высокими, почти во всю высоту стен, окнами. В одно окно было видно всегда сверкающее море. Ночью оно мерцало совершенно невиданным светом. В другое просматривалось небольшое селение. В третье и четвертое – поросшие перелесками холмы. На заднем плане оконных «картин» поднималась громада Приморских Альп с вершинами, покрытыми снегом. Кабинет художника, спальня, столовая и гостиные располагались в нижних этажах. В саду имелся открытый бассейн; здесь это было традицией.

В то время, когда барышня беседовала со знакомым журналистом, Шагал стоял у мольберта, держа в руках несколько кистей. Это была его привычка – писать, одновременно используя две-три кисти. В мастерской был целый ряд мольбертов, так как художник любил работать сразу над несколькими произведениями. Как только его утомляла некая работа, он переходил к следующему мольберту. Так целыми днями он трудился, курсируя от одной картины к другой.

Приступая к совсем новому полотну, художник решительными линиями делал набросок углем, и только когда был доволен результатом, брался за кисть. Он опускал ее в серую краску, разбавленную скипидаром, который предварительно смешивал с углем, и прорисовывал задуманное. Только после этого он накладывал основные краски. А еще во время работы он любил петь; вполне мог затянуть какую-нибудь арию из «Евгения Онегина», но чаще слушал музыку на небольшом пленочном магнитофоне. У него было много кассет с записями народной и серьезной музыки. Любимыми композиторами были Игорь Стравинский и Амадей Моцарт, кассеты которых всегда были наготове.

Сейчас его седые поредевшие волосы обдувал ветерок вентилятора, стоявший рядом. На художнике были широкие льняные брюки и мягкие тапочки. Не отрывая глаз от холста, он в задумчивости прохаживался у мольберта, на котором стояло полотно с начатой работой. Было заметно, что Шагалу жарко. Он темпераментно расстегнул несколько пуговиц клетчатой хлопковой рубахи, но, услышав короткие посвистывания, остановился. Устремив взгляд в настежь распахнутое окно, увидел старую знакомую. На ветке груши сидела маленькая пичуга и довольно шумно тренькала. В это время года подобные птички частенько прилетали в шагаловский сад. Скорее всего, это были поползни. Иногда художник общался с ними, воспринимая всех как одну и ту же птицу, ласково называя Тьютькой. У этих птах был довольно большой репертуар звуков, но среди всех выделялись короткие посвистывания: тьюю, тьють, тьють… Эти свисты сами собой сложились в птичье имя. Обычно, послушав треньканье, Марк Захарович дожидался перерыва в «концерте», складывал губы трубочкой и отвечал птичке тихим свистом: фью, фью, фьють…