– Ты видел? – спрашивал мой отец.
Родители сами выросли на пляжах Оаху и потому невольно проецировали происходящее на себя. Мы смотрели новости вместе, там рассказывали, что с каждым днем заражается все больше и больше детей.
– Я как-то странно себя чувствую, – сказала репортеру маленькая девочка с косичками в неоново-розовом купальнике, и ее тут же унесли.
Умерла Лейлани Тульпино через месяц от отказа внутренних органов: клетки ее легких трансформировались в клетки печени. А сердце превратилось в крошечный мозг.
– Просто не представляю, как такое возможно, – отвечал журналистам врач.
Поначалу доктора и медсестры из гавайских больниц говорили, что у пациентов наблюдается «синдром оборотня». Потом в одном из медицинских журналов появилась статья о случае в Сибири. К 4 июля 2031 года – всего через пару месяцев после первой вспышки – дети начали заболевать и на материке: в Сан-Франциско кто-то, видимо, заразился, поев устриц, в начальной школе Портленда эпидемия началась после того, как одна из семей вернулась из отпуска на Мауи.
Перед путешествием к Осирису мать Денни в последний раз обняла сына, дала ему хлебнуть сока из бутылочки и достала шприц.
– Немного эликсира смелости, – она ввела ребенку продававшееся в парке успокоительное.
Делать это было необязательно, но мы убеждали родителей, что будет лучше, если их ребенок отойдет спокойный и умиротворенный.
– Боишься? – спросил я Денни, понимая, что стоило бы сейчас искрометно пошутить или сделать зверька из воздушного шарика.
– Да, – едва слышно шепнул он.
Я покатил каталку к аттракциону. Денни начал всхлипывать и тянуть носом, на губах заблестели сопли.
– Думаю, ты отлично повеселишься, – заметил я. – Классный аттракцион для храбрых мальчишек и девчонок.
– Точно, – чуть бодрее отозвался он.
Лекарство сделало свое дело, мальчишка в последний раз ощутил прилив сил. Улыбнулся сквозь слезы. А когда мы подошли к воротам аттракциона, вывернул шею, пытаясь рассмотреть, какой он высокий.
Я опустился на колени, вытер Денни лицо и вместе с другими ряжеными сотрудниками стал готовить своего подопечного к поездке. Пристегнув детей, мы шагнули назад, образовав стену между вагончиками и толпой родителей, стоявших в нескольких футов от нас под присмотром службы безопасности. Звякнули цепи, зашипела гидравлика, и поезд понесся в небо. Все сотрудники стали ритмично хлопать в ладоши. Когда поезд взобрался на самый верх, а грохот и вопли детей сделались совсем невыносимы, я закрыл глаза; паровоз, сделав первую петлю, рухнул вниз, увлекая за собой десять вагончиков, – и все разом стихло. На второй петле должен был отключиться мозг, на третьей – перестать биться маленькое сердце.
Когда я снова открыл глаза, головки детей болтались, словно они крепко уснули.
* * *
Я работал в парке уже два месяца. По местному летосчислению это означало, что я попробовал все блюда из меню «Смехатерия», кроме креветок в чесночном соусе (их подавали, только когда нам завозили слишком много туалетной бумаги), и дважды посетил тренинг для поднятия морального духа персонала. Там мы учились доверять друг другу (падали на руки товарищу) и, сидя кружком, говорили о своих чувствах: «Привет, я Скип, в целом, я в порядке. Стал меньше мучиться чувством вины. Но временами мне все еще бывает тяжело». Остальные кивали и вскидывали в воздух пальцы в знак солидарности. Затем шла часовая медитация – на стенах под «Утро» Грига проецировались изображения природы и смеющихся детей, а женский голос из колонок говорил нам, что мы просыпаемся, чтобы исполнить свой долг.
