Обух-Вощатынский отозвался о “Сигнале” с такой похвалой, что казалось, он и сам был бы счастлив сотрудничать в этом превосходном издании.
– Ваши преступления, – сказал он задушевным и вкрадчивым голосом, совершенно не соответствующим смыслу его неласковых слов, – ваши преступления так тяжелы и серьезны, что для обеспечения вашей явки к суду прокурор Камышанский (тут голос Обуха стал особенно нежным) приказал взять вас под стражу… если, впрочем, вы не согласитесь представить залог в размере десяти тысяч рублей.
– Десять тысяч? Рублей?
Я показал ему свой кошелек, где ютилась одна трехрублевка.
– В таком случае… – И мой новый приятель нажал (как я позднее догадался, коленом) невидимую кнопку звонка, прилаженную где-то под столом.
Вошел служитель в мундире с зелеными кантами:
– Пожалуйте!
– В сто седьмую! – сказал с грустной улыбкой Обух и приветливо помахал мне рукой, как делают великосветские люди, прощаясь на перроне вокзала с друзьями, уезжающими на Кавказ или в Ниццу.
И вот я сижу в тюрьме, в знаменитой Предварилке на Шпалерной, в сто седьмой одиночной камере».
На основании материалов, помещенных в третьем выпуске редактору «Сигнала» предъявили обвинение по трем статьям: 103-й – оскорбление величества, 106-й – оскорбление членов императорской августейшей семьи, 128-й – потрясение основ государства.
Через день после ареста редактора вышел 4-й выпуск «Сигнала», не менее острый, чем 3-й. Оба выпуска были конфискованы.
Чуковскому повезло. Нашелся человек, который внес необходимый для освобождения залог – десять тысяч рублей. Это сделала жена Куприна, Мария Карловна, издательница «Современного Мира». Она из кассы своего журнала выделила требуемую сумму. Но десять дней Корнею Ивановичу все же пришлось пробыть в заключении.
По приговору суда, вынесенному в середине декабря 1905 года, «Сигнал» был закрыт. Его редактор должен был 6 месяцев отсидеть в крепости, на 5 лет его лишили права редактировать какое-либо издание. Взявшийся защищать Чуковского известный столичный адвокат Оскар Осипович Гру-зенберг опротестовал приговор и, в конце концов, добился оправдания своего подзащитного. Во всех судебных инстанциях Грузенберг использовал простую, но эффективную тактику: а вы докажите, что в материалах, помещенных в журнале, речь идет именно о Николае II и его семье; это вы сами, господин прокурор, придумали, что в них говорится об особах императорской фамилии, следовательно, это вы их оскорбляете.
Судебное разбирательство шло, а Чуковский продолжал выпускать журнал. Запрет на издание был легко преодолен с помощью замены одной буквы: «Сигналь» стал называться «Сигналы». Его официальным редактором-издателем значился Владимир Евгеньевич Турок. В январе 1906 года Чуковский объяснил ситуацию историку литературы Николаю Осиповичу Лернеру: «Дорогой мой, идите к нам в сотрудники. У нас хорошо. Вот сейчас Брюсов дал мне стихотворение, Арцыбашев пишет рассказ, Куприн уже дал небольшое морсо, – мелких штучек много хорошеньких – право, идите к нам. Вы не глядите, что редактором подписывает В. Е. Турок – это он делает за 50 р. – а редактором настоящим являюсь я. Дело это хорошее, расходимся мы в 70 и 100 тыс., мало-мало 50. Гонорары – платим и по рублю строчка, – ежели что стоящее. Присылайте нам пародии, стихи, басни, мелкие штучки, за все спасибо скажем».
Война с Японией закончилась. Революция шла на спад. Власть усиливала репрессии в отношении сатирических изданий. Чуковский сообщал жене во второй половине января 1906 года: «Журнал наш сегодня законфисковали
