Кампанелла очень гордился прозвищем своего деда, которое тот передал сыновьям и внукам, можно сказать, уже в качестве фамилии. Campana по-итальянски означает «колокол». Суффикс – ella – уменьшительный, но он не предполагает фамильярно-ласкательного «колокольчик». Вовсе нет, и смысл этого прозвания открыл сам Кампанелла в двух из своих тюремных сонетов. Кампанелла – отнюдь не колокольчик и не бубенец (у нас переводили и так!), но малый – набатный! – колокол. Тот, который будит людей, сообщая о тревожных вестях и призывая на борьбу. «Мой набатный колокол провозглашает ее (Истину. – Е. С.) королевой у ворот храма широкой Вселенной»[3]. «Но мой колокол нарушил его (духа народа. – Е. С.) тишину! Ты поддаешься, хоть и глухой, слепой, испорченный зверь, пылкому мудрому жару невинного разума!»[4] Изображение колокола присутствует на многих книгах, изданных при жизни Кампанеллы за рубежом, на гравюрах с его изображением, им заверяются его письма. Колокол становится своего рода гербом философа, и весьма символично, что даже на советском издании его беллетризированной биографии пера С. Львова (да еще в серии «Пламенные революционеры») на обложке помещен колокол посреди тернового венца Спасителя, знаменуя миссию и муки великого калабрийца… Как в знаменитом стихотворении Беранже «Идея»: «Штыки преградой мне не будут, // Проникну я во вражий стан. // Сердца людей мой голос будит, // Гремя сильней, чем барабан»[5]. Нередко на гравюрах с Кампанеллой рядом с колоколом помещали слова из библейской книги пророка Исайи: «Не умолкну ради Сиона» (62:1), что можно считать девизом великого калабрийца.
Родился будущий философ-революционер около шести с половиной часов утра 5 сентября 1568 г. в Стило (в Античности – Канзулинуме) неподалеку от Стиньяно, в Калабрии. В те времена слава этих земель давно померкла, поскольку малая родина Кампанеллы вместе с такими историческими областями, как Кампания, Апулия, Базиликата, Молизе и Абруцци, входила в состав Неаполитанского королевства[6], которое с самого своего основания в конце XIII века находилось под властью чужеземных захватчиков: сначала французов, а с середины XV века – изгнавших их оттуда испанцев. Испанцы использовали эти земли как «дойную корову», нещадно выкачивая из Неаполитанского королевства золото, сырье, продукты; очередной вице-король, как правило, задерживался там всего на несколько лет, высасывая все соки и уступая место другому пауку в человеческом обличье; исключением был разве что дон Педро Альварец де Толедо, правивший 21 год, но зато казнивший за время своего правления 18 тысяч человек, столько же отправивший на галеры и «выкачавший» из королевства 20 миллионов золотых… А прежде ведь вся южная часть итальянского «сапога» (Калабрия – его «мысок») была частью Византии – вкрапленные туда мелкие государства лангобардских варварских князей можно в расчет не принимать, поскольку они хотя периодически и воевали с Византией, все равно находились в орбите ее политического и культурного влияния. По ее полям проходили войска сурового Константа II, фактически учредившего в сицилийских Сиракузах свою столицу, где он и нашел свою смерть от руки заговорщиков, ее землю орошали своей кровью сошедшиеся в кровавых схватках воины Карла Великого и императрицы Ирины, ради захвата власти ослепившей собственного сына…
