, ибо была у ордена еще одна, и довольно мрачная, ипостась. Доминиканцы не зря называли себя «Псы Господни», казалось бы забавно рассекая надвое свое наименование – Domini Canes. Их символом стала собака с факелом в пасти (якобы виденная во сне матерью Доминика перед родами) – ее задачей было разыскать и истребить ересь
[14]. То есть воздействие на ересь и еретиков предполагалось не только идейное, но и физическое – как говаривал основатель ордена: «Сила дубинки восторжествует там, где ничего не смогли поделать ласковые слова», а французский инквизитор XIV века Бернар Ги лапидарно писал, обрисовывая простые задачи, стоявшие перед отцами-инквизиторами: «Задача инквизиции – истребление ереси; ересь не может быть уничтожена, если не будут уничтожены еретики; еретики не могут быть уничтожены, если не будут истреблены вместе с ними их укрыватели, сочувствующие и защитники». Так орден довольно быстро (в 1233 году, когда на папский престол воссел друг Доминика – Уголино деи Конти ди Сеньи, принявший имя Григория IX
[15]; год спустя умерший в 1221 году Доминик был спешно канонизирован) стал главным орудием созданной в том же 1233 году монашеской инквизиции со всеми вытекающими отсюда последствиями (до того существовала инквизиция епископская, чьи полномочия Григорий и передал доминиканцам). Гениальным в своем роде прорывом стала борьба с ересью не просто Церкви самой по себе, а всего общества, «мобилизованного» Римом, и организована она была посредством деятельности нищенствующих орденов, бывших в теснейшем контакте с буйными демократическими слоями, всегда готовых поддержать братьев-инквизиторов против засилья светских и духовных владык (а также к взаимному фанатичному истреблению: трактат «Молот ведьм», позорнейший документ инквизиции, принадлежит перу доминиканцев – профессоров Генриха Крамера (Инститориса) и Якоба Шпренгера). Это очень важный момент в укреплении папской власти: орден «псов Господних» обрел от римского первосвященника власть даже над епископами
[16], распространявшуюся и на прочих духовных лиц: «Вам… дается власть… навсегда лишать духовных лиц их бенефиций и преследовать их и всех других судом, безапелляционно, призывая на помощь светскую власть, если в том встретится надобность». Горький парадокс! Позже мы еще расскажем о том, сколько претерпел Кампанелла от инквизиции, нелишне будет вспомнить, что и знаменитый Джордано Бруно – тоже монах-доминиканец.
Однако, как оказалось, безвестный наставник Кампанеллы потчевал молодую душу не только сладостным нектаром науки и рассказами о почитаемой доминиканцами учености, о великих церковно-схоластических светочах, таких как Альберт Великий и Фома Аквинский[17] – трепетное уважение к последнему Кампанелла сохранит на всю жизнь, да ведь и имя при постриге он выберет именно его, так как Томмазо – это итальянская форма имени «Фома». Аквинат четко писал: «Извращать религию, от которой зависит жизнь вечная, гораздо более тяжкое преступление, чем подделывать монету, которая служит для удовлетворения потребностей временной жизни. Следовательно, если фальшивых монетчиков, как и других злодеев, светские государи справедливо наказывают смертью, еще справедливее казнить еретиков, коль скоро они уличены в ереси». Так что доминиканский наставник сеял в душе Кампанеллы и нетерпимость, и ненависть к инакомыслящим. В этом и суть предвозвещенного нами несколькими строками выше парадокса. Эту темную сторону личности Кампанеллы никто особо освещать не старался как несвойственную идеальному герою. Так, упоминали мельком, что не любил он Лютера и лютеран и по этой причине даже рассорился со своим немецким другом и издателем его произведений Тобиасом Адами. Не более того.
