Слуг божествам капризным,
Ты знаешь меж людей
Медлительных, пугливых.
Честной булат у них не признан:
Дождь стрел – и ветер в гривах!
Итак, пора ярмо
Столкнуть и скинуть шоры,
Калечащие нас:
И пусть явятся взоры
Нам доблести самой!
Чрез устный ли рассказ
Иль письменный показ
Мы их увековечим,
Как прежде Феб или Орфей,
И Рима сыновей
Вспоем: готовь же речь им!
Ради Христа копье
Пускай им мать заточит.
Их дивной долей обеспечим –
Того их жребий хочет!
Ты древних пролистал
И нынешние книги,
Ты ведал, духом пьян,
И Ромуловы миги,
И Августа, что стал
Трикраты увенчан.
Сколь часто кровь граждан
Рим проливал нескупо, –
Ты знаешь, но не щедрость днесь
Нужна, чтоб встать за честь
Земли, попранной тупо:
Чужда Исусу спесь!
Пусть те, кому тьма – имя,
На силу уповают глупо, –
Зане Христос – не с ними.
Припомни Ксерксов пыл
Нести брегам сим – бремя,
А сим водам – мосты.
О Саламины время!
Царь женок облачил
В дым траурной тафты.
Не эти маяты
Царя и дни унылы
Нам прочат хор счастливых ден, –
Но дивный Марафон,
Но горды Фермопилы,
Но слав недавних звон!
Так вверим же, ей-богу,
Дни наши, помыслы и силы
Создавшему нас Богу!
Ты, песенка, узришь
Италью, брег счастливый:
Пусть это будет не пейзаж,
Нет, но – Любовь, чей раж
Дух горячит ретивый, –
Таков обычай наш!
Лети ж в соседстве с теми,
Кто, дамы вдалеке ревнивой,
Начало даст поэме!
XXIX. Verdi panni, sanguigni, oscuri o persi
Зелен, черно-лилов у любимой покров
Или ал, как коралл или лал, –
Злата кос дорогих нет у разных других,
И лишила она сердце воли и сна,
И дороги уму больше нет ни к кому,
И душе – иль не быть, иль вовек не избыть
Сладких грез и томительных слез!
Путь мой, вправду, суров: иногда я готов
Жизни бал, где счастлив не бывал,
Кинуть ради иных благ, отнюдь не земных,
Но земная весна – ощущенью дана,
Мысль о смерти саму прогоняет во тьму,
И любовная прыть, и желанье винить
Тер пят снос от волос ее кос.
От Амура даров я весьма нездоров:
Подустал, рай же все не настал.
Лишь один вижу спих со страданий моих:
Болью умудрена, в ней проснется вина, –
У себя на дому гнев и гордость приму,
Чтобы кротко отмстить ей и душу излить,
Словно пес, что все муки изнес.
В год средь черных годов взял я принял под кров
Черный тал ее глаз, их овал,
И божок из лихих наделил мне от них
Сердце мукой без дна, и душа влюблена,
А зачем, не пойму, – в ту, что веку сему
Взглядов дивная сыть, – а она, может быть,
Камень бос, не боящийся рос.
Плачьте, пятна зрачков, – приговор ваш таков:
Ваш провал жгучей муке предал
Сердце крепей былых, где пожар все не тих,
Где гуляет одна вожделенья волна, –
Оттого, потому там не жить никому, –
А чтоб можно в ней жить – надо душу отмыть
Роз алей, зеленей юных лоз.
Дичь здоровых голов – вот мой мысли улов:
Потерял коли прежний накал,
Пусть последний твой штрих будет сталью под дых, –
Если смерть от рожна в самом деле красна
От того и тому, кто в любовном дыму
Ищет жизнь удушить, чтоб посмертно зажить,
Словно босс, средь небесных колес.
Точки дальних миров! Иль от ваших дворов
К нам попал этот дивный фиал,
Полн лучей неземных, – лавр в сияньях сквозных,
И чиста, и честна, и всегда зелена,
И бесстрастна к тому, что душе ни к чему:
Молньям в ней не ходить, ни ветрам не блудить, –
Лавр-колосс, что в пустыне возрос!
Пусть предмет мой таков, что любой из певцов
От похвал, спетых к ней, бы схудал.
И поэтов таких, чей бы в жилу был стих
Нет, и память одна удержать не вольна
Совершенств этих тьму и в очах по уму:
