Императрица немного сменила позу, чтобы боковым зрением видеть его — тёмную угловатую фигуру на фоне красного неба. Верховный. Первый и лучший воин Империи.
Велеслав. Славный повелениями, знаменитый приказами... Элиза любила старинные имена, они звучали гордо и со смыслом, но она никогда не произносила это имя вслух.
Никто уже давно не помнит, как полностью звучит его титул и должность, все знают его как Верховного, и никому не нужно объяснять, кто он такой. Она попыталась припомнить, что говорил церемониймейстер в последний раз, когда Велеславу вручали очередную награду... Дословно вспомнить не выходило, какие-то обрывки — верховный советник, министр по делам охраны их величеств, разведки и контрразведки, внутренних дел, внешней военной политики и чёрт знает скольких ещё департаментов. Периодически Император отдавал в его ведение очередную шестерёнку могучего военного механизма, сначала на время, для контроля и проверок, потом как-то само собой получалось, что Верховный прибирал новый отдел к рукам насовсем.
У него был уникальный мундир — единственный в своём роде, без указания рода войск. И без знаков различия. Совсем. Кому надо, знали его в лицо, а кому не надо — тем он не спешил пускать пыль в глаза количеством звёзд и нашивок. Потрясающая скромность для такого могущественного человека.
Солнце опустилось за деревья, вдоль террасы вспыхнули тусклые фонари, заиграв бликами на окантовке её рукавов и даже не коснувшись Верховного. Его матово-чёрный мундир был украшен только блестящим чёрным шнуром вдоль рукавов, штанин и линии застёжки. Элиза прикрыла глаза и перевела взгляд на красный заокеанский клён, но фигура в чёрном продолжала притягивать взгляд.
Сказать, что мундир ему шёл — это ничего не сказать. Любой мундир был бы горд украсить этого человека, военного до мозга костей, с осанкой потомственного офицера. Он был на службе круглосуточно, поэтому мундиры представлялись всем его второй кожей. Когда она увидела его в первый раз, он уже был в мундире, тогда ещё только лейтенанта гвардии, потом мелькал на парадах и совещаниях в форме то одного департамента, то другого, пока не примерил глухой чёрно-серый китель тайной стражи, жёсткий, как доспех, и такой же тяжёлый. Его личная форма была почти полностью скопирована с этого мундира, портной убрал только вставки из более светлой ткани и упростил покрой, да добавил те самые шнуры, мгновенно ставшие писком моды на десятке ближайших планет. Спустя несколько лет мода прошла, но Верховный своему мундиру не изменил и спустя тридцать пять.
Ему скоро шестьдесят лет, а великолепная фигура ничуть не изменилась с тех пор, как он в первый раз надел форму без знаков различия... Элиза поймала себя на том, что несмотря на все усилия, вот уже несколько минут прямо смотрит в его глаза, зелёно-карие, такие тёмные по сравнению со светлой кожей, такие яркие рядом с тёмными бровями и чёрными с проседью волосами. Он ещё совсем молодой, просто не хочет закрашивать следы нервной работы. На его лице много следов — в уголках глаз, между бровей, на таком упрямом подбородке... Он улыбнулся. Она отвела глаза.
Она была уже достаточно взрослой, чтобы признаться себе в этой недостойной императрицы, такой неподходящей любви. И достаточно мудрой, чтобы себя за неё простить. И не подать вида, что видит в зелёно-карих глазах отражение своих чувств.
