Но нет, он по-прежнему не теряет бодрости духа, не унывает! Что было причиной этому: беспечность молодости? Или жившая в душе надежда, что справедливость для тех, кто находится на самом дне жизни, причем, по его убеждению, совершенно незаслуженно, должна все же восторжествовать?
Быть может, его настроения были созвучны мыслям древнего мудреца Омара Хайяма:
«Мир громоздит такие горы зол!
Их вечный гнет над сердцем так тяжел!»
Но если б ты разрыл их! Сколько чудных,
Сияющих алмазов ты б нашел![32] Предреволюционные годы и томский рывок
Возможно, силы Кариму придавало то, что война вызвала к жизни новую, абсолютно невиданную динамику внутренних событий. Ущербность и уязвимость позиции властей становилась все очевиднее даже малограмотным людям, что бы сегодня ни говорили о быстром развитии России в те годы. Оно действительно было быстрым и, как часто бывает, дестабилизирующим. Стабильность и развитие не всегда уживаются. Конец крепостничества, капиталистическая модернизация Александра Второго и Александра Третьего, реформы Столыпина выкинули огромные массы населения в города. Малообразованные и лишившиеся привычной почвы, они легко становились добычей пропагандистов всех мастей, а социал-демократов – в первую очередь, поскольку именно крестьяне составили основную часть нового российского пролетариата, росшего как на дрожжах в условиях быстрого промышленного развития.
«Воспитание» рабочего класса было царскими властями поручено самим промышленникам, которые открывали ремесленные училища, строили общежития и больницы для рабочих, занимались благотворительностью. Но этого явно было недостаточно. Большевики, обладавшие разветвленной сетью подпольных кружков, опережали старомодных и зачастую наивных купцов и заводчиков (многие из них, особенно из староверов, представителей московского купечества, сочувствовали рабочему движению), организуя обучение рабочих основам революционной борьбы, издавая подпольную литературу и мастерски используя все промахи царской власти, которая, в отличие от промышленников, редко применяла «пряник», чаще используя привычный «кнут».
Редкое исключение – деятельность Императорского Православного Палестинского общества, которое (кроме решения внешнеполитических задач) активно продвигало в массы православное паломничество как один из инструментов сохранения господствующей идеологии и веры в мудрого и духовно связанного со святынями православия царя. Его начавшаяся в 1881 году плодотворная деятельность, проходившая под попечением царской семьи, была успешной, но опять-таки охватывала в основном верное православным устоям русское крестьянство, а не потерявших почву под ногами бывших хлебопашцев – новых русских пролетариев. А уж тем более его работа не могла затронуть чувства многомиллионного российского мусульманства.
* * *
Сегодня нам сложно объяснить, что побудило Карима двинуться в 1915 году в Томск. Но вполне очевидно, что его возвращение в родное село еще раз убедило его в полной бесперспективности деревенской жизни. Второй вывод, который тогда для себя сделал наш герой, – нет смысла возвращаться в Туркестан – его там никто не ждал, кроме жандармов, как и в Оренбург, который ничего ему особенно не дал… По натуре человек, не любящий сидеть на одном месте, он возможно, решил, что в Томске ему могут открыться некие новые перспективы, прежде всего в части получения образования.
