– Как Вам известно, господин маршал, у Польши нет мощностей для самостоятельного производства техники. Нет и мозгов для того, чтобы её производить.
Узкое сухое лицо Кёстринга прибавило в желчи.
– Что же – до людских резервов, то в запасе у них состоит около трёх миллионов человек. Но только половина из них прошла обучение после двадцатого года. Словом: классическое пушечное мясо. Мобилизовать их всех – не на бумаге, разумеется – Польша не успевает. Да, если бы ей и дали время, она всё равно провалила бы мобилизацию. Ну, вот – такая страна. Хотя, имея таких бездарных руководителей, как Бек, трудно рассчитывать на иной результат.
Для дипломата Кёстринг был сейчас недопустимо прямолинеен – но он знал, каким «уважением» пользуется в советском руководстве этот законченный русофоб и антисоветчик, на каждом шагу «вытирающий ноги» «об этот скот». Помимо этого факта, Кёстринга «дополнительно извиняло» то обстоятельство, что дипломатом он был в куда меньшей степени, чем разведчиком – и Сталин был прекрасно осведомлён о таком «совместительстве». Знание Кёстрингом России не пропало втуне. В тридцать четвёртом его, недавно всего лишь командира кавалерийского полка, неожиданно произвели в генерал-майоры, и через год направили в Москву – в подкрепление Шуленбургу, прибывшему в советскую столицу несколькими месяцами ранее. Новый военный атташе германского посольства с места в карьер принялся «раскапывать» советские военные секреты, что оценили теперь уже в Москве – и заслуженно поставили шпиона-дипломата на учёт в ГУГБ НКВД…
Словно отграничивая сказанное от того, что предстоит сказать именно сейчас, генерал выпрямился, как в строю.
– Господин министр, я имею поручение германского посла графа фон Шуленбурга официально заявить Вам, что германская сторона намерена твёрдо и неукоснительно соблюдать все положения Договора от двадцать четвёртого августа. Разумеется, это касается и обязательств по дополнительному протоколу. В связи с этим германскому правительству желательно было бы знать, в какие сроки оно может рассчитывать на аналогичную позицию советской стороны.
Может, атташе и не старался «драпироваться» – только его слова прозвучали витиевато даже для профессионального дипломата. Но Ворошилов – давно уже политик в мундире – понял и «без перевода». Намёк на «параллельное» выступление Красной Армии оказался для него вполне прозрачным. И, «заслушав» генерала, нарком приятно улыбнулся: это он умел делать мастерски.
– Я немедленно доведу пожелания германского правительства
до сведения высшего руководства СССР. В этом контексте…
Ворошилов сделал многозначительную паузу – и Кёстринг
с Типпельскирхом обменялись растерянными взглядами: советский нарком оказался дипломатом не хуже них.
– … желательно было бы знать, как долго, по Вашему мнению, продлится военная кампания в Польше.
Кёстринг наморщил лоб: дипломатичность весьма оригинально сочеталась в Ворошилове с настойчивостью.
– «Как долго продлится»… Хм… Ну, планом «Вайс» на разгром Польши отводится ровно один месяц. Но события развиваются настолько благоприятно для Германии, что, я думаю, мы управимся там значительно раньше.
Кёстринг выразительно посмотрел на Ворошилова – и даже задержался взглядом на лице наркома.
– Я Вас понял, уважаемый генерал, – усмехнулся маршал. – Хотите ещё чаю?
– Нет, благодарю Вас, господин министр.
Кёстринг не по летам живо поднялся на ноги.
