– Сами понимаете: служба.
– Не смею задерживать.
Ворошилов «на дорожку» сподобился добавить сахару в улыбку, и без того уже приторную. Он лично проводил гостей до дверей, где и «раскланялся» с ними посредством рукопожатий и лучезарных улыбок.
Едва за немцами закрылась дверь, улыбка стёрлась с лица наркома. Быстрым шагом он подошёл к батарее телефонных аппаратов, и поднял одну из трубок.
– Товарищ Сталин: генерал-лейтенант Кёстринг и полковник Типпельскирх только что отбыли к себе.
– Отбыли, говоришь? – спокойно отозвалась трубка. Вопросительный знак в голосе Сталина, как обычно, присутствовал сугубо формально. – Тогда ты немедленно отбываешь ко мне.
– Уже иду.
Ворошилов положил трубку, поправил ремни, взглянул на часы – и решительным шагом направился к двери…
Глава шестая
Военный атташе германского посольства генерал-лейтенант Кёстринг сказал правду. Мощным ударом сбив польские части прикрытия, немецкие войска устремились вглубь страны. Организованного сопротивления они не встретили. Поляки не отступали: они бежали. Только немногие отдельные части проявляли чудеса храбрости, которые больше походили на жест отчаяния. А всё – потому, что чудеса проявлялись в кольце окружения, в глубоком тылу немецких войск. Да и ресурсов на их проявление хватало на день-другой, не больше. Исключение составил лишь гарнизон крепости Вестерплятте, продержавшийся около недели.
Поляки отступали столь энергично, что к пятому сентября большая часть Западной Польши была уже занята противником. Даже не пытаясь организовать сопротивление, утратив всё, что можно было утратить: волю, дух, нити руководства при полном отсутствии способности и талантов к нему, на следующий день, шестого сентября, польское правительство решительно… бежало из Варшавы в Люблин, куда ещё можно было убежать. Но поскольку уже седьмого сентября немцы вышли на подступы к Варшаве, «героические» правители решили дополнительно поберечь себя для народа – и восьмого сентября перебрались в Кременец, поближе к румынской границе.
Седьмое сентября повлияло и на планы Главного командования польской армии. Оно тоже совершило оперативный маневр – но не на полях сражений, а в направлении крепости Брест, запершись в которой и решило оборонять Варшаву. Сотни километров расстояния «героям» – не помеха. В этом отношении они чрезвычайно напоминали Тухачевского, командовавшего Западным фронтом красных в столь памятном шляхте двадцатом году. Михаил Николаевич тогда весьма успешно – с расстояния в четыреста километров от линии фронта – «доруководился» до полного разгрома своих войск и пленения ста тридцати тысяч красноармейцев…
– Не кажется ли Вам, что наступление Германии развивается чересчур, уж, ударными темпами?
Сталин медленно прошёлся за спинами военачальников.
– По сведениям немцев, которые не опровергаются нашей разведкой, германские войска в иной день проходят до пятидесяти километров, а в среднем – двадцать пять – тридцать. Прямо не немцы – а «пятилетку – в три года»! Не война – а увеселительная прогулка! Загородный пикник! Что: немцы – такие сильные, или поляки – такие «гостеприимные»?
Пыхнув трубкой, Сталин требовательно уставился в Ворошилова. Нарком обороны виновато опустил голову.
– Моя вина, товарищ Сталин: просчитался. Кто ж мог подумать?!
– Я могу назвать фамилию того, кто смог подумать, – хмыкнул вождь, показывая мундштуком трубки на Шапошникова. Ворошилов ещё ниже опустил голову.
