Кутайсов, которого, в силу его незнатного происхождения, столичная аристократия не жаловала (чаще насмешничала), был весьма польщён проявленным вниманием. Поэтому охотно пил вместе с Паниным и изо всех сил поддерживал разговор.
Сашка подошёл ближе и, прислонившись к колонне, стал усиленно делать вид, что увлечён пением мадам Шевалье, а сам, растопырив уши, прислушивался к их разговору.
– Ах, как я Вас понимаю, Иван Павлович, – доверительно говорил Панин Кутайсову, – Любому отцу хочется, чтобы дети были счастливы и благополучны. Сына к хорошему чину пристроить, дочь – замуж отдать за богатого и влиятельного человека.
– Да хоть и не за богатого, – вздохнул Кутайсов, – Богатства нам своего хватает. Но, чтоб человек был уважаемым. Машенька-то у меня засиделась в девках, выбираючи.
Панин с Витвортом многозначительно переглянулись:
– Да, нынче всё так сложно, – сокрушённо подметил Панин, – Князья, что род вековыми ветвями исчисляют, уж больно кичатся; и та им невеста не по нраву, и эта не хороша. То ли дело те, кто своей преданностью титул заслужили, и собственным усердием свой фамильный герб заработали.
– Да-да! – всколыхнулся Кутайсов, бывший пленный турок, вышедший, благодаря Павлу, из цирюльников в графы, – Это Вы верно пометили, Никита Петрович!
– Таким людям надо вместе держаться. Они всегда друг друга поймут и в беде не оставят. Они – настоящая сила и опора государства.
– Вот, к примеру, Платон Зубов, – как бы невзначай, вмешался в разговор Витворт.
– А что Зубов? – не понял Кутайсов.
– Он ведь тоже титул заслужил перед государыней преданностью и усердием. А влиятельность и уважение этого человека до сих пор не утратили силы, хоть он и выслан из страны. Я так хорошо знаю Платона Александровича потому, что был близок с ним.
– Хоть и понятны взгляды императора на бывшего фаворита матушки, но, между нами, Зубовы – преданнейшие поданные! – поддержал Панин, – Обласканные государем, никогда не предадут руки, их кормящей. Верно, Иван Павлович? – обратился он к Кутайсову.
– Д-да, – заикнувшись, поддакнул тот.
– Платон Александрович в письме сообщил мне, что прискучило ему житьё за границей, – поведал Витворт, – С таким невероятным желанием бы вернулся на родину, женился на какой-нибудь девице с достойными родителями и жил бы, радея за Отечество.
– Да уж наслышаны все, как ему там за границей-то «прискучило»! – фыркнул в ответ на это Кутайсов, – Сначала Платон всюду возил за собою какую-то девицу, переодетую камердинером; потом в Теплице назойливо ухаживал за красавицей эмигранткой Ларош-Эймон; наконец приволокнулся за молоденькими принцессами Курляндскими, сразу за обеими! Потом якобы влюбился в старшую из них, Вильгельмину, а когда отец не согласился на брак, решил похитить её. То-то был скандал!
– Иван Павлович, – укоризненно заметил ему Панин, – Русский человек – широкая душа. Скучно на чужбине, вот и дурачится. А женился бы на хорошей девушке, пусть не молодой, и остепенился бы.
Кутайсов осёкся и призадумался. Кажется, зерно, зароненное собеседниками, упало—таки на благодатную почву. Спустя несколько минут глубокого размышления, бывший цирюльник растерянно проронил:
– Вы полагаете, господа, что моя Машенька могла бы составить партию такому человеку, как Платон Зубов?!
– А Вы спросите об этом Машеньку, – улыбнулся хитро Панин.
– Да, нешто Платон Александрович захочет? – забормотал Кутайсов в недоумении, – Ведь он же такой, с претензиями.
