– Что?! Какой чай на ху…?! Совсем оборзели кашлюны! Сидите тихо!
– Ну начальник… положено ведь, – поддержал Кононова Горбачев.
– Молчите черти, а то окно закрою! – прокричал дежурный и пошёл дальше, громыхать сапогами по проходу.
Слава просветил взгляд терпением и говорит:
– Злые, не повезло нам.
– А мы чай сушняком будем, – не упал духом Горбачев. – Всегда раньше, по козлячему конвою, сушняком бодрились.
– Как это, сушняком?.. – удивился я.
– Как? Да так. Жуй чай и глотай. Сам поймёшь, – пояснил Горбачев.
– Горбачев знает… Да, Горбачев? – выдохнул безысходно Курд и насыпал заварку чая в ладонь, отобрал брёвна и засыпал в рот.
– Чё за погоняло, Горбачев? Или это фамилия? – поинтересовался я.
Но Горбачев молчал, жевал сушняком чай и молчал.
– Чё ты молчишь? Почему тебя Горбачевым погоняют?
Он поднял голову, убрал чёлку со лба.
– Вот почему…
Я присмотрелся сквозь полумрак. На лбу у него кривым шрифтом было набито «Горбачев», длинная чёлка скрывала это. Причем «Горбач» было набито более-менее ровным шрифтом, а последние две буквы «ев», как при недостатке места в строке, поползли вниз.
– Что, зачем, почему?.. – с трудом сдерживая смех, спросил я.
– Зачем, зачем?.. – недовольно заёрзал Горбачев, сбросив чёлку на лоб, прикрыв лозунг. – А за тем! В 1987 году амнистия была большая, Горбачевская, помнишь?
– Ну и чё?
– А то, что многих коснулось. Я хороший срок оставил. Фартонуло. Тогда и наколол.
Я не знал, как реагировать: «Хоть необиженный, и то хорошо».
Чай сушняком действительно бодрил, спать не хотелось.
Духота текла по телам, квасила нас, как капусту. Сало плавилось, селедка резала запахом.
Шмонать нас не стали, не захотели мараться об тубиков. Просто раскидали по назначению, двенадцать человек в купе, сколько положено, не больше. И мы решили, что едим в одну «командировку». Начали думать, как разузнать у конвоя место назначения: «Средняя полоса России. Если больше двух суток везти будут? И два раза долго стоять? С нами две малолетки едут. А где ближайшая женская малолетка? В Новом Осколе. Ага, понятно. Значит и мы: либо в Белгород, либо в Липецк, либо в Ростов… Может в Воронеж?»
Кто-то подметил:
– Конвой Волгоградский, не дай Бог.
Подозвали дежурного.
– Гражданин начальник, куртка кожаная хорошая есть, очки фирменные… Куда едем, военная тайна что ли? Один черт, догадались уже, – и перечислили нашу догадку.
Дежурный помялся, посмотрел по сторонам.
– Воронеж.
– Уф-ф… – выдохнуло всё купе. – Хорошо не Волгоград. Уф-ф… Воронеж, – перекрестились некоторые.
Курд начал блатовать.
– Воронеж, мака много. Срок пролетит… – и замечтался.
– Курд, а курд, какой у тебя срок? – поинтересовался я.
– Восемь лет.
– За что?
– Разбой.
– А у тебя какой?
– Одиннадцать лет.
– За что?
– Тоже разбой.
– А почему так много дали? Ведь молодой пацан. Труп?
– Нет.
– А что, эпизодов много?
– Да, четыре.
– Понятно… Бандитизм не вменили?
– Вменили.
– А-а… Бандитизм вменили… – удивился он и понимающе покачал головой. – Какая часть?
– Вторая.
– Понятно, – закивал он. – Какой суд судил, братишка?
– Мосгор. А тебя какой?
– Меня Кузьминский судил, – сказал Курд и выругался… Призадумался и начал рассказывать, как дело было, как попал. – Когда в отделе сидел, так меня били, так били… Я не выдержал и кричу: «Не бей, дядя, ничего не знаю!»
Коротая время за разговорами, приехали в Воронеж. Вымотались ужасно, седьмой пот сошёл с нас. Стояли по десять часов на июльском солнцепёке. Столыпинский вагон, отцепляя, не загоняли в тень, а бросали где попало на перегоне.
