Сложно представить, что было бы без Галуа. Талантов Чарльза и Ады могло не хватить для такой бескомпромиссной затеи, бросающей вызов самой истории человечества. Некоторые газеты писали, что проект «старого дуралея» (хотя Бэббиджу тогда было немногим более сорока) бесперспективен, другие, что он опережает свое время на сотню лет, но обе стороны сходились в одном – профессор попусту тратит время. В такой непростой ситуации, когда любая мелочь могла стать решающей, помощь математического гения сложно было переоценить.
Сам Эварист признавал, что его вклад в первую аналитическую машину был куда меньше, чем вклад супруги и Бэббиджа, но Ада в своих дневниках описывала невероятную ауру вдохновения, которая всюду следовала за Галуа. Безусловно, Чарльз тоже был влюблен в этого юношу, но по-своему, как отец и как воодушевленный лучшим учеником учитель. В английской провинции некогда бурная жизнь молодого француза несколько успокоилась, и это непривычное, размеренное течение времени очень ему понравилось. Каждую субботу он с Адой и другом Чарльзом ездил на пикники в живописные угодья старушки Англии, а по понедельникам читал в Кембридже лекции по высшей алгебре, и на них съезжались слушатели со всей Европы. Он узнал, что быть счастливым можно и без постоянного хождения по лезвию бритвы, когда кураж становится твоим вторым Я, а пули пролетают не только над головой, но и сквозь тебя самого. Эварист сделал паузу в своих математических изысканиях, но помог миру в создании уникальной машины – первого программируемого компьютера, а его супруга Ада Галуа стала первым в истории программистом. Она придумала перфокарты, программные циклы и алгоритмы подачи команд в машину.
Созданные этими людьми принципы работы вычислительной техники заложили твердый, обожженный их любовью к науке фундамент, однако с каждым шагом, с каждым новым изобретением расширялся и пласт проблем, все более сложных и почти нерешаемых.
Октябрь 1941 года, Кембридж. Как бы ни различались люди между собой – по характеру, психике, темпераменту, практически всех объединяет отвращение к раннему утру. Не к доброму солнечному утру, когда можно поймать день на взлете и до вечера держать руку на его пульсе, а к предрассветному – мрачному, пугающему и тревожному, когда трясет от одного лишь осознания текущего часа и дрожь пробирает все тело. Если из общей массы презирающих такой ранний подъем людей и есть исключения, то сугубо в сторону еще большей ненависти ко всему сущему в четыре часа утра. Врачи называют это время роковым часом, ведь именно с четырех до пяти меняются биологические ритмы, и внутренние часы человека переходят на новый день… или не переходят. Для некоторых просыпаться в такое время, все равно что встречаться с Гитлером на крысино-паучьем саммите в окружении клоунов – хуже фобии просто нет. Вот первое и самое главное, что нужно знать об одном из таких добропорядочных граждан, Алане Тьюринге: он ненавидит просыпаться в четыре утра.
Стоит кромешная темнота. Не романтическая полуночная, а зыбкая утренняя, могущая засосать в себя и вызвать ненависть ко всему миру. Тихий стук в дверь выбивает особый ритм, известный только Алану и его товарищам по Сопротивлению. Он не сразу слышит эту азбуку Морзе и выплывает из сна медленно, как большая рыбина, пойманная на крючок и готовая сорваться в любой момент. Стучащий человек с мастерством рыбака-виртуоза не дает Алану соскочить обратно в сон и медленно, как заклинатель змей, доводит его до двери. Когда слышатся шаркающие шаги ненавидящего весь мир человека, Ким тихо шепчет:
