Чтобы хоть как-то согреться в этом ледяном аду, заключенные, словно перепуганные животные, старались прижаться друг к другу, делясь своим скудным теплом. Барак, продуваемый всеми ветрами, больше напоминал склеп, чем жилище. Стены трещали от мороза, а щели пропускали колючий снег, покрывающий пол тонким слоем ледяной корки.
Они набивались в этот продуваемый барак, словно сельди в бочке, пытаясь хоть немного уменьшить пространство, отапливаемое их дыханием. Дышать было тяжело, воздух был спертым и влажным, но это было лучше, чем замерзать в одиночестве.
Днем они работали на морозе, под пронизывающим ветром, выполняли непосильную работу, заставляющую кровь стынуть в жилах. Они рубили лес, копали землю, таскали тяжелые грузы, не зная отдыха и пощады.
А ночью, вернувшись в барак, они пытались согреться под тонким, драным одеялом, вдыхая ледяной воздух, обжигающий легкие. Они мечтали о теплом доме, о горячей печи, о мягкой постели. Но эти мечты казались такими далекими и несбыточными.
– Эх, хоть бы глоток горячего чая… – вздыхал старый рабочий, Ефим, пытаясь укутаться в свое тряпье.
– Чай нам только во сне приснится, дед, – отвечал молодой парень, Василий, с отмороженными пальцами. – Здесь только вода ледяная и баланду теплая дают.
– А помните, ребята, как дома, в деревне, – начинал вспоминать кто-нибудь, – мать пирогов напечет, а самовар кипит…
– Хватит! – обрывал его другой. – Только душу травите. Лучше спать. Может, во сне хоть согреемся.
Но спать было невозможно. От холода сводило зубы, тело дрожало, а в голове крутились мрачные мысли. Многие засыпали и уже не просыпались, замерзая насмерть во сне.
Алексей, лежа на нарах, прислушивался к стонам и вздохам своих товарищей по несчастью. Он чувствовал их боль, их страх, их отчаяние. Он знал, что многие из них не выдержат этой пытки. Но он верил, что сам сможет выжить. Он должен выжить, чтобы рассказать миру о тех ужасах, которые здесь происходят. Он должен выжить, чтобы вернуться к Нине и Ирочке. Эта мысль давала ему силы бороться, не сдаваться, не умирать.
Еда здесь была не подспорьем для жизни, а скорее медленным, мучительным способом умереть. Ее называли “баландой” – жидкая, мутная похлебка, сваренная из того, что нормальный человек даже не рискнул бы скормить свиньям. Полусгнившие зерновые культуры, залежавшиеся на каких-то заброшенных складах, мёрзлая, почерневшая картошка, от которой исходил тошнотворный запах, и гнилая, вонючая рыба – вот из чего состоял их “рацион”.
Голод стал постоянным спутником Алексея. Он урчал в животе, напоминая о его жалком существовании, о том, что он превратился в животное, одержимое лишь одним желанием – выжить.
В баланде плавали черви, а в хлебе, грубом, черством и липком, попадались камни, способные сломать зубы. Но выбирать не приходилось – это было единственное, что давало силы для работы, хоть какие-то калории, необходимые для того, чтобы хоть как-то функционировать.
– Эх, была не была,– бормотал себе под нос Алексей, ковыряясь в баланде ложкой, которую смастерил из куска дерева. – Черви – это белок. Тоже полезно.
– Повезло тебе, Алексей, – хрипло смеялся его сосед, старик Иван. – Мне сегодня одни опилки достались. Видать, совсем продукты украли, сволочи.
Нормы питания были настолько мизерными, что люди постоянно испытывали чувство голода. Они мечтали о куске хлеба, о ложке каши, о глотке горячего чая. Они делились друг с другом своими фантазиями о вкусной еде, вспоминая блюда, которые ели дома, рассказывая о пирогах, варенье, соленых огурчиках.
