– А помните, как мама щи варила, – начинал кто-нибудь с тоской в голосе. – С мясом, с капустой, да со сметанкой…
– Эх, чего душу травить, – обрывал его другой. – Лучше бы помолчал. Все равно нам этого не видать.
В бараках царила атмосфера отчаяния и безнадежности. Люди теряли веру в будущее, становились апатичными и безразличными ко всему. Они жили одним днем, стараясь просто выжить, дотянуть до следующего утра, чтобы снова идти на работу и снова получать свою порцию баланды.
Алексей старался не поддаваться отчаянию. Он напоминал себе о Нине и Ирочке, о том, что он должен вернуться к ним живым. Он искал в себе силы, чтобы выстоять, чтобы не сломаться, чтобы не потерять человеческий облик.
Однажды, наблюдая за тем, как один молодой парень украдкой слизывает остатки баланды с миски, Алексей подошел к нему и тихо сказал:
– Не отчаивайся, парень. Все будет хорошо. Мы выживем.
Парень поднял на него заплаканные глаза.
– Я уже не верю, – прошептал он. – Я хочу домой.
– Вернешься, обязательно вернешься. Только не сдавайся. Надо держаться. Вместе мы выстоим.
Алексей понимал, что его слова звучат наивно и неубедительно. Но он знал, что нужно хоть как-то поддержать этого парня, дать ему хоть какую-то надежду. Потому что без надежды здесь не выжить.
Среди этой серой массы обреченных, истощенных и отчаявшихся душ, словно ростки среди камней, пробивались островки человечности. Были те, кто не сдавался, кто сохранял в себе искру добра и веры, несмотря на все ужасы лагерной жизни.
Они поддерживали друг друга, как могли, делились последним куском хлеба, разламывая его на крошечные кусочки, утешали в трудную минуту, находя нужные слова, чтобы хоть немного облегчить душевную боль.
Они рассказывали друг другу истории о своей прошлой жизни, о своих семьях, о своих мечтах, словно пытаясь вернуть себя в тот мир, где еще были любовь, радость и надежда.
– Я помню, как мы с женой ходили в театр, – рассказывал старый интеллигент, профессор Иван Петрович, поправляя свои очки. – Смотрели “Вишневый сад”. Ах, Чехов… Какая глубина, какая мудрость!
– А я, помню, как с детьми на рыбалку ездил, – вступал в разговор бывший крестьянин, Михаил. – Утром рано встанем, росы еще нет, а уже удочки закидываем. И такие караси ловились – на сковородку не помещались!
Они пели песни, тихие, задушевные, полные тоски и надежды. Они читали стихи, вспоминая Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Они рассказывали смешные случаи из своей жизни, вызывая робкие улыбки на лицах своих слушателей.
– А вспоминаю, как на свадьбе у брата напился, – хохотал бывший военный, Алексей. – Так меня потом жена неделю из дома выгоняла!
Эти моменты человеческого тепла, эти искры доброты, этот свет надежды, словно маяк в ночи, помогали им выжить в этом кошмаре, не потерять веру в себя и в других людей.
Именно эта взаимопомощь, именно эта солидарность, именно эта надежда, передаваемая от одного заключенного к другому, как живительное тепло, давала им силы не сломаться, не сдаться, не превратиться в бездушных животных.
– Держись, брат, – говорил один зек другому, кладя руку ему на плечо. – Мы вместе выстоим. Мы обязательно вернемся домой.
– Спасибо, друг, – отвечал другой, с благодарностью глядя в глаза своему товарищу. – Твои слова – как бальзам на душу.
Алексей находил утешение в этих беседах, в кругу людей, разделяющих его страдания и надежды. Он участвовал в них охотно, рассказывая о своей жизни до лагеря, о Нине, своей любимой жене, о Ирочке, своей маленькой дочери, чье имя, словно молитва, звучало в его сердце.
