– Ну не х… себе дела, ну дела, б.., ну дела…
– Вертушку вызвал, деловой? – крикнул ему Соломатин.
– Кажись, успел!
– Кажись, успел! – передразнил его Соломатин. – А если не успел?!
Глухой раскат танковой пушки они восприняли как праздничный салют.
– Наши! – радостно завопил радист с интересом разглядывая свои перемазанные в крови пальцы – Кровь! У меня кровь!
– Удивил, – отозвался Соломатин. – Повернись.
Радист послушно перекатился на другой бок, явив Соломатину мокрую, черную спину.
– Твою мать! Твою же в душу мать! – остервенело выругался Соломатин.
Потапов отрешенно наблюдавший за происходящим почему-то испугался, увидев стремительно промокающую гимнастерку радиста, хотя собственная изуродованная нога его не взволновала нисколько.
Ему повезло больше чем радисту. Несмотря на то, что два танка пытались сбить «духов» с гребня близлежащего холма ещё почти час, затем по холму ударили НУРСАми прилетевшие «крокодилы» и обработали его из пушек, он всё таки дождался «вертушку» и уже вечером того же дня лежал на операционном столе. Радиста, обмотанного окровавленным бинтом и укрытого куском брезента положили на дрожащий стальной пол вертолета, в ноги к Потапову, рядом с еще двумя такими же «двухсотыми». И пока Ми-8 тащил в своем чреве живых и мертвых солдат в знойном афганском мареве, Потапов тупо разглядывал выглядывающую из под брезента руку радиста, с бурыми пятнами крови и черными ногтями и постоянно задавал себе вопрос – почему он, а не я? Почему не я, а он? Почему…
* * *
– Ну, что, господин капитан, водочку пьянствуем? – приветствовал Чернова Соломатин.
– А вы, господа генералы, чего-то рано сегодня, – отвечал Чернов, – я вас раньше трех не ждал.
Они поочередно обнялись.
– Ты бы и нам чего-нибудь оставил – Потапов щелкнул по пустой бутылке. – Так вот гостей встречаешь?
– Водку организуем, – Чернов подвинул к столу два стула. На одном стуле висел короткий, десантный автомат со связанными изолентой рожками.
– Старая привычка? – кивнул Потапов на автомат.
– Нет, уже новая, – Чернов перевесил автомат на спинку своего стула.
– Чечня?
– Она самая, – Чернов снял телефонную трубку и набрал номер. – Кондратьев? Сидорчука ко мне, срочно. Что? Спит? Так разбуди!
Чернов убрал со стола пустую бутылку, вытащил из облезлого шкафчика два мутных граненых стакана, дунул в них на всякий случай и поставил на стол.
– Ну, рассказывайте, зачем пожало… – начал было Чернов, который сколько не пытался, так и не мог сам себе объяснить, чем вызвано появление старых сослуживцев в его части, да ещё в такое неурочное время, но тут открылась входная дверь и на пороге появился заспанный солдат, в трусах, майке, но в сапогах и почему-то с ремнем в руках.
– Вызывали, товарищ капитан?
– Вызывал. Вот что Сидорчук, ситуация такая – надо две бутылки и закуси какой-нибудь. Организуешь?
– Организую.
– Когда?
– Ща, пришлю салабона, – Сидорчук зевнул и почесал живот.
– Давай, ждем.
– Это кто? – удивленно спросил Потапов, когда дверь за Сидорчуком закрылась.
– Полковой барыга, – Чернов закурил.
– Срочник?
– Срочник, – подтвердил Чернов. – Но не простой срочник. Папа у него в Генштабе сидит, в управлении военного строительства, поэтому сынка никто не то что не трогает, а наоборот, чуть ли не пылинки с него сдувают.
– А может у него еще и девочками разжиться можно? – засмеялся Соломатин.
– Не исключено.
– Правда, что-ли?
