– Не волнуйся дед, все будет хорошо. Давай, до скорого!
– Надеюсь, что до скорого…
Повесив трубку, Потапов, поразмышляв с минуту, почти бегом кинулся вон из квартиры – места в рюкзаке оставалось еще много, голова болела, дорога предстояла длинная, короче, без пива никак не обойтись.
Что Потапову всегда в самом себе нравилось, так это умение в самый ответственный момент принять правильное, единственно верное решение.
Как сейчас, например.
Соломатин, так же как и Потапов был человеком военным. Был, правда, в прошлом, но это не помешало ему быстро собраться и загрузиться в свой «уазик».
Рюкзак набитый всем необходимым на заднее сиденье, миноискатель под брюхо машины – вот, собственно, и все сборы.
Присев «на дорожку» он окинул прощальным взглядом свою квартирку. Тесная и не знавшая ремонта уже лет двадцать, но, тем не менее своя, родная. Уезжая в командировки, Соломатин всегда испытывал легкое чувство грусти от расставания с квартирой, словно оставлял любимого человека. Здесь он родился, здесь прожил почти всю свою жизнь, из этой квартиры он уходил в Афган, и опять он оставляет ее, ввязавшись в очередное приключение с сильным душком авантюры.
Выезжая из двора, он чуть было не столкнулся с большим, серебристым «гранд-чероки», который на большой скорости пытался во двор заехать. Два джипа резко, тревожно заскрипев тормозами, остановились, потом медленно сдали назад и благополучно разъехались. Обычное, на первый взгляд, ничем не примечательное событие, коих каждый день в любом московском дворе происходит великое множество.
Объезжая «гранд-чероки» и вполголоса матеря его водителя, коротко стриженого парня с цепким, неприятным взглядом, Соломатин и не предполагал, что именно сейчас решилась его судьба, как, впрочем и судьба всего предприятия в целом. И уж совсем не мог он предположить, что отныне его жизнь, а так же еще несколько десятков жизней, окажутся связаны меж собой невидимыми, но очень прочными нитями.
* * *
Серое, в бесчисленных заплатках и трещинах полотно дороги быстро бежит прямо под колеса «уазика» и, раздавленное, так же быстро уползает прочь.
Соломатин недовольно покашливает и периодически бросает на Потапова быстрые, завистливые взгляды. Ему хочется пить. Ему хочется пива.
– Сегодня градусов тридцать, – без всякой задней мысли говорит Потапов и делает большой глоток из четвертой уже бутылки.
Соломатин ничего не отвечает и лишь сильнее давит на газ, заставляя «уазик» мчаться на пределе своих сил. Где-то внизу, под днищем, на неровностях дороги гулко погромыхивает миноискатель.
Потапов любит дорогу. Любит огромный, неохватный, распахнувшийся во всю ширь простор, бесконечную, манящую неизвестностью ленту дороги, перелески и поля, разрезанные этой лентой надвое, задумчивые, медленные речки, быстро пролетающие за ограждениями мостов, села и деревни, появляющиеся на миг и так же быстро исчезающие.
Дорога – это событие. Встреча с другой жизнью, которая городскому жителю почти незнакома.
А эту дорогу, текущую сейчас у него под ногами, он любит вдвойне. Потому, что ведет она его к тому, о чем, боясь сглаза, и подумать-то страшно. И поэтому радостно смеется Потапов над хмурым, недовольным Соломатиным, над очередной кочкой, на которой, гремя всеми суставами подвески, «уазик» жестко «козлит», над толстым гаишником, с трудом вылезающим из своей патрульной машины. Все вызывает у него умиление и почти детский восторг.
