«Мам, НЕТ! – Катя даже подпрыгнула в кабинке, сердце, уходя в пятки. – Тебе не надо! Я сама! Я переделаю работу! Пожалуйста…»
«Молчи! Ты слишком мягкая, Катя! На таких, как эта Петрова, только с позиции силы! Я сейчас позвоню в деканат! Нет, лучше приеду! Защищу тебя! Не волнуйся, солнышко!»
«МАМА! НЕ НАДО! Я…» – но в трубке уже гудел короткий гудок. Анна положила трубку.
Катя прислонилась лбом к холодной кабинке. Паника, острая и липкая, охватила ее. Она приедет. Она приедет и устроит сцену. Все увидят. Все узнают, что она – маленькая девочка, за которой прилетела мамочка разбираться. Стыд сжег ее изнутри, жарче слез. Она быстро умылась, стараясь скрыть следы слез, и вышла, чувствуя себя приговоренной.
Через час, когда Катя сидела в читальном зале, пытаясь вникнуть в убийственные комментарии Ирины Петровны на полях работы, в дверь зала кто-то громко постучал. Все подняли головы.
В дверях стояла Анна.
Она была одета в элегантное пальто, лицо горело гневом и решимостью. Взгляд ее метнулся по залу, нашел Катю и застыл на ней на секунду – взгляд, полный немого вопроса «Вот видишь, я приехала тебя спасать». Катя почувствовала, как вся кровь отливает от лица. Она сжалась, пытаясь, стать невидимкой. Нет. Нет. Нет.
Но Анна уже шла по проходу между столами, громко стуча каблуками по паркету. Шепот пробежал по залу. «Кто это?» «К Кате вон той…» «Мамаша?» Катя уткнулась в книгу, желая провалиться сквозь землю.
«Катя!» – громкий, пронзительный голос Анны разрезал тишину зала. «Идем! Мы сейчас пойдем к этой… твоей преподавательнице и все выясним! Я не позволю над тобой издеваться!»
Все глаза были прикованы к ним. Катя чувствовала их на себе – любопытные, насмешливые, жалостливые. Жар стыда охватил ее с головы до ног. Она не могла пошевелиться.
«Катя, встань! Не бойся!» – Анна подошла вплотную, схватила ее за руку выше локтя, властно потянула вверх. Папка со старославянским со стуком упала на пол. «Осторожно! Видишь, ты вся дрожишь! Эта тварь тебя довела!»
«Мам,… пожалуйста,… уходи…» – прошептала Катя, пытаясь вырвать руку, но хватка Анны была железной.
«Никуда я не уйду! Пока не восстановим справедливость! Где ее кабинет? Веди!» Анна почти потащила Катю к выходу из читального зала. По пути она громко, на всю округу, возмущалась: «Это безобразие! Позор университету! Такие кадры портят молодежь! Моя дочь – золотая медалистка! Она всю ночь работала! А эта… эта неудачница смеет ее третировать?!»
Катя шла, опустив голову. Слезы текли по щекам, но она даже не пыталась их смахнуть. Ее внутренний мир рухнул. Границы были не просто нарушены – они были растоптаны, уничтожены на глазах у всех. Она была не студенткой, не личностью. Она была беспомощным щенком, которого мамаша пришла защищать от злой тети. Чувство собственного достоинства рассыпалось в прах.
Анна, не обращая внимания на Катины слезы (или считая их слезами благодарности?), властно вела ее по коридору к кабинету Ирины Петровны. Она даже не спросила, где он – она знала. Видимо, выведала у кого-то из администрации по телефону.
Она резко распахнула дверь кабинета, не постучав. Ирина Петровна подняла голову от бумаг, брови поползли к волосам от возмущения.
«Вы кто? И что это за безобразие?» – ледяной тон преподавательницы.
«Я мать Екатерины Назаровой!» – Анна втолкнула Катю вперед, как вещественное доказательство. «И я пришла выяснить, на каком основании вы позволяете себе унижать мою дочь и третировать ее труд?!»
