Она начала скидывать вещи в чемодан, не глядя, не разбирая. Джинсы, футболки, свитера. Ничего розового. Ничего из того, что так любовно выбирала Анна. Книги? Только те, что были ее выбором, купленные на сэкономленные карманные деньги и спрятанные под матрасом. Ноутбук, зарядки. Документы – паспорт, СНИЛС, ИНН, вытащенные из маминой «сейф-папки» в шкафу. Деньги. Все накопленные за лето подработки деньги, которые Анна берегла на ее же благо.
Руки дрожали. Вещи не хотели укладываться. Чемодан казался тесным, неподатливым. «Ты не справишься!» – эхом отозвался в голове мамин голос. Катя сжала зубы, с силой придавила крышку. Замок щелкнул с трудом. Проект «Идеальная Дочь» упакован в чемодан. Готов к отправке на свалку ее старой жизни.
Она выкатила чемодан в коридор. Взгляд упал на дверь маминой спальни. Приоткрытую. Там, на комоде, в фарфоровой шкатулке в форме сердца, Анна хранила «ценности». Фотографии Кати с первого УЗИ до выпускного. Прядь ее детских волос. И… копии ключей. От квартиры. От ее комнаты. «На всякий случай, солнышко, если потеряешь». На всякий случай контроля.
Катя шагнула в комнату. Запах духов Анны, знакомый и вдруг такой чужой. Она открыла шкатулку. Милые безделушки. И связка ключей. Она вынула копию своего ключа от квартиры. Маленький, холодный кусочек металла, дававший Анне право врываться в ее жизнь когда угодно. Катя сжала его в кулаке, чувствуя, как острые грани впиваются в ладонь. Потом разжала пальцы. Ключ упал обратно в шкатулку, глухо звякнув о фарфор. Пусть остается здесь. Вместе с детскими локонами и иллюзиями.
Она уже поворачивалась, чтобы уйти, когда в прихожей грохнула входная дверь.
«КАТЯ!»
Голос Анны был диким, срывающимся, полным неподдельного ужаса. Она ворвалась в квартиру, сбрасывая мокрое пальто на пол, не замечая ничего. Ее лицо было искажено, глаза огромные, безумные. Она увидела Катю с чемоданом.
«Что… что это?!» – Анна указала на чемодан дрожащим пальцем, будто видела змею. «Ты куда?! Ты что, правда?! Из-за этого ужаса в универе?! Я же хотела помочь! Защитить тебя!»
Она бросилась к Кате, схватила ее за плечи, тряся с силой, которой Катя не ожидала.
«Одумайся! Это же просто истеричка! Я разберусь! Поговорю с ректором! Ее уволят! Ты увидишь! Не уезжай! Пожалуйста!» Слезы хлынули у Анны ручьем, смешиваясь с дождевыми каплями на лице. «Ты не можешь уехать! Я не переживу! Я твоя мать!»
Катя стояла неподвижно под ее хваткой. Не пыталась вырваться. Смотрела куда-то поверх маминого плеча, на вазу с искусственными цветами. Внутри было пусто. Ни страха, ни гнева. Только ледяная, всепоглощающая усталость. Ярость выгорела дотла в университетском коридоре, оставив пепелище.
«Отпусти, мама», – сказала она тихо, но так, что Анна вздрогнула и ослабила хватку. «Мой поезд через сорок минут».
«ПОЕЗД?!» – Анна отпрянула, как от удара. «Куда?! Зачем?! Кто тебе сказал, что ты можешь?! Ты же ребенок! Ты ничего не знаешь о жизни! Там опасно! Тебя обманут, ограбят, изнасилуют!»
Ее голос достиг истеричного визга. «Я не позволю! Я твоя мать! Я тебя рожала в муках! Я не спала ночами! ВСЁ ДЛЯ ТЕБЯ! А ТЫ?!»
Она замахнулась. Катя инстинктивно вжала голову в плечи, ожидая пощечины. Но удар не пришел. Кулак Анны сжался в воздухе, потом бессильно опустился. Она зарыдала, сползая по стене на пол прихожей, обхватив голову руками.
«Ты меня убьешь…» – выдохнула она сквозь рыдания, скуля, как раненое животное. «У меня сердце… Оно сейчас разорвется… Ты хочешь, чтобы я умерла? Ради твоей дурацкой гордости? Ради какой-то Петровой?»
