Она бросила ее на пол и рванула в Катину комнату. Дверь распахнута. Пустота здесь была еще страшнее. Следы спешки: выдвинутый ящик комода, пустая вешалка, где висело любимое Катино худи, которое Анна всегда ругала за «неопрятность». Постель не застелена. На столе – кружка с недопитым чаем. Казалось, Катя вот-вот вернется… Но Анна знала – не вернется.
«Не справится!» – вырвалось у нее вслух, резко, как плевок. Голос звучал чужим, полным нелепой уверенности, которая уже трещала по швам. «Она же ребенок! Она простудится, заблудится, ее обманут! Она не умеет ничего! Я же все за нее делала!» Анна металась по комнате, хватая вещи, оставшиеся: мягкую игрушку-щенка (подарок на 10 лет), тюбик почти законченной помады, старую тетрадь с детскими стихами. Она прижимала их к груди, как святыни, но они не давали тепла. Только напоминали: ее девочки больше нет.
Телефон! Мысль ударила, как ток. Она вытащила свой мобильник, руки тряслись так, что она еле попала пальцем на любимый номер. Катя. Набор… Длинные гудки… Потом – короткие, отрывистые гудки занятости. Она набрала снова. И снова. И еще раз. Все тот же результат. Заблокирована. Слово прожгло мозг. Заблокирована. Как дверь. Как ее сердце.
Паника, холодная и липкая, поднялась из живота к горлу. Анна начала набирать номера наугад. Подруга Кати, Маша? («Анна Игоревна? Катя? Нет, я ее не видела… Что случилось?» – растерянный голос). Классный руководитель из школы? («Катя? Она же в университете… Вам к психологу обратиться?» – озабоченно). Даже бывший муж, отец Кати, живший за тысячу километров («Аня? Остынь. Дай ей пожить. Она взрослая» – раздраженно-спокойно). Каждый разговор был ударом. Никто не знал. Никто не понимал ее ужаса. Никто не видел, как рушится мир!
Она швырнула телефон на Катину кровать. Он отскочил и упал на пол. Анна не стала поднимать. Она опустилась на опустевшее Катино место за столом. Уткнулась лбом в холодный пластик. Перед глазами поплыли картинки – не будущее, а прошлое.
Детство. Не ее. Катино. Маленькая Катя, лет пяти, в том самом розовом платье с бантом. Она кружится перед зеркалом, смеется, но глаза… глаза испуганные, ищущие одобрения. «Красиво, мама?» А она, Анна, стоит рядом, поправляет бант, говорит: «Конечно, солнышко! Мама лучше знает, что тебе к лицу!» И Катя замирает, улыбка становится натянутой. «Мама лучше знает…»
Подросток. Кате четырнадцать. Она приносит домой двойку по алгебре. Анна не кричит. Она плачет. Тихими, горькими слезами. «Я же ночами не сплю, Катя… Работаю, чтобы ты могла учиться… А ты? Ты разбиваешь мне сердце…» Катя стоит, сгорбившись, слезы катятся по щекам. «Прости, мама… Я исправлю…» И Анна обнимает ее, прижимая к себе: «Я знаю, солнышко. Мама все решит. Наймем репетитора». Решение. За нее.
Выпускной. Катя в роскошном платье, выбранном Анной. Она красива. Но глаза снова… пустые. Она хочет поступать на дизайн. Анна мягко, но неумолимо: «Дизайн? Катя, милая, это несерьезно. Ты же умница, золотая медалистка! Филология – вот твое! Языки! Престижно! Я не смогла… ты должна!» И Катя смотрит в пол, кивает. «Хорошо, мама…» Ее мечта – синее платье с корабликами – снова осталась в магазине.
«Я хотела как лучше…» – Анна прошептала в тишину комнаты. Голос сорвался. «Все для нее… Всю жизнь… Ради нее…» Она подняла голову, уставившись на пустую вешалку. «Почему?» – вопрос вырвался стоном. «Почему она ненавидит меня?!»
