Ответом была тишина. Гулко отдававшая в опустевшей квартире. Анна встала, пошла на кухню. На автомате поставила чайник. Достала Катину любимую кружку – с котятами. Налила кипятка. Заварила чай. «Катюша, чай готов!» – сорвалось с губ привычной фразой. Тишина. Чай остывал в милой, ненужной кружке.
Она взяла свою кружку, пошла в гостиную. Села в свое кресло – напротив пустого дивана, где всегда сидела Катя. Включила телевизор. Голоса дикторов, музыка рекламы – бессмысленный шум, не заглушающий звенящей пустоты внутри. Она смотрела на экран, не видя. В голове крутилась одна мысль, как заезженная пластинка: «Она сбежала. Она бросила меня. Она меня ненавидит. Я осталась одна. Совсем одна».
Слезы текли по ее щекам беззвучно, горячими, бесполезными ручьями. Она не вытирала их. Руки бессильно лежали на коленях. Весь ее мир, такой надежный, такой выстроенный вокруг одного человека, рухнул в одно мгновение. Теперь остались только стены. Дорогие обои. Безупречно чистая плитка. И всепроникающая, душащая пустота. Любовь обернулась проклятием. Забота – клеткой, из которой сбежала ее птичка. И унесла с собой все солнце.
Она сидела так долго. Пока за окном не стемнело окончательно. Пока чай в Катиной кружке не покрылся холодной пленкой. Пока тишина не стала невыносимой.
И тогда Анна закричала. Не имя. Не слова. Просто долгий, бессвязный, животный вопль отчаяния и боли, сорвавшийся из самой глубины разорванного материнского сердца. Крик в пустоту. Крик в никуда.
Он прозвучал и затих, поглощенный стенами пустой квартиры. Никто не пришел. Никто не услышал. Она была одна. Совершенно и бесповоротно одна. И эта мысль была страшнее всего.
