Ты бы отверг его. Как безумца. Как нарцисса. Как пророка, у которого нет последователей. Но, Альбер, будь честен: в моменты своей абсолютной тишины ты чувствовал именно это. Что свобода не в том, чтобы жить, несмотря на абсурд, а в том, чтобы смеяться вместе с ним. Не бунтовать, а танцевать.
Фридрих не искал истины. Он искал себя. Но – нового. Того, кто придёт после человека. И, может быть, именно поэтому он сошёл с ума. Потому что слишком рано услышал музыку, под которую мы ещё не научились танцевать.
Лис и Тот, кто говорил тишиной
Хайдеггер не объясняет. Он расщепляет. Не идеи – само бытие. Он не спрашивает, зачем жить. Он спрашивает: а что значит – быть живым? Где проходит граница между «есть» и «нет»? И кто именно говорит: это «я»?
Ты, Альбер, ждал ответа от мира. А он говорит: сам вопрос уже раскрывает истину. Не «почему всё есть», а как «есть» вообще возможно? Это не философия – это топос. Пространство, где слово становится событием, а тишина – наиболее полным высказыванием. Где мышление – это не «мысль», а блуждание. Настоящее, терпеливое, обволакивающее, как снег на чёрной земле.
Если бы ты, Альбер, встретил его – ты бы не услышал голос. Только зов. Тот, что не формулируется, не структурируется, не требует логики. Он просто звучит. Тихо. Изнутри. Из самого бытия. И требует одного – внимания.
Ты бы сказал: «Абсурд – это несоответствие между вопросом и тишиной».
Он бы ответил: «Нет. Это ты называешь это несоответствием. А на самом деле это просто бытие. Такое, каково оно есть».
Для Хайдеггера вопрос, «стоит ли жить», вторичен. Потому что жизнь – это не выбор. Это дар. Но не от Бога. А от самого факта присутствия. Ты есть. Уже. И твоя задача не найти смысл, а не испугаться того, что ты есть.
Он не даст тебе инструкцию. Он не даст даже опору. Он просто скажет:
«Будь. Настояще. Бездонно. Безоружно. Без нарратива».
И исчезнет.
Лис и Тот, кто молчал дольше всех
Письмо от Будды не приходит. Оно уже здесь. Оно не написано – оно выдохнуто. Тихо. Без адреса. Без подписи. И ты, Альбер, держишь его в руках, сам не зная, когда открыл.
Ты писал о страдании как об ошибке конструкции: «Мир абсурден, потому что он не объясняет, зачем так больно». А Будда не спорит. Он просто смотрит. На тебя. На боль. На дыхание. И говорит: дуккха. Страдание – не случайность. Оно неотъемлемо. Оно не аномалия. Оно – структура существования.
Ты сражался с абсурдом. Он – сидел. И не потому, что был безразличен. А потому, что понял: пока ты сражаешься, ты питаешь то, против чего борешься. Будда не предлагает выхода. Он предлагает прекращение.
Ты кричал: «Почему?!»
Он отвечал: «Наблюдай».
Ты жаждал смысла, чтобы держаться.
Он – отпускал.
Ты считал, что разум должен побеждать.
Он знал: разум – это то, что надо перейти.
Если бы ты, Альбер, подошёл к нему, он бы не стал спорить. Он бы дал тебе чашу воды и сказал: «Смотри, как она дрожит. А теперь не трогай её. И она станет прозрачной сама».
Ты бы, конечно, не поверил. Ты бы искал дискуссию, доказательство, философский бой. Но Будда – вне боя. Он за пределами субъекта. Он не разрушает «я» – он показывает, что его никогда и не было.
И когда ты поймёшь, что в тебе нет ничего постоянного – ни идеи, ни боли, ни имени, ни веры, – тогда ты не станешь менее собой. Ты впервые станешь.
Лис и Тот, кто не писал, но стал Словом
Письмо от Христа – не письмо.
Это молчание между молнией и громом.
