Книга Гусыни - страница 18

Джонни Американец плакал. Он обхватил голову руками, а гигантскими локтями уперся в гигантские колени. Ему наверняка было неудобно сидеть в этой детской позе. Я спросила его, что случилось, но сегодня он, похоже, решил, что не понимает моего французского. Он не мог перестать плакать, поэтому я подняла пиджак, который он бросил на землю. В правом кармане лежала пачка сигарет. Я видела раньше, как он ее доставал. В другом кармане я нашла спичечный коробок, чиркнула спичкой и прикурила. Мне потребовалось несколько попыток, и я сунула сигарету в рот и затянулась, как делают мужчины. Мне удалось закурить, но пришлось пару раз сплюнуть, поскольку мне не понравился привкус гари во рту. Джонни не поднимал головы. Я просунула свою руку под его и попыталась сунуть сигарету ему в рот. Он взял ее и отшвырнул подальше. Какое расточительство. Я хотела пойти потушить ее и отнести отцу, но прежде чем успела пошевелиться, Джонни схватил меня за руку с такой силой, что я едва не ударилась об него. Его глаза были налиты кровью, и впервые с тех пор, как мы познакомились, он выглядел пугающе. К счастью для меня, рядом с нами стояла Кларабель и жевала что-то, как будто ей было невдомек, что я вот-вот закричу. Я попыталась вырваться, а когда Джонни не отпустил меня, направила его руку к вымени Кларабель. «Ну вот, – сказала я ему, – так ведь лучше?» Его лицо скривилось, но рука жадно обхватила вымя Кларабель. Я медленно высвободила свою руку. Джонни был не так уж плох. Будь я постарше, была бы не прочь выйти за него замуж.

Впервые я написала что-то своими словами. Хотя называть эти слова моими было бы неправильно. Это были слова Фабьенны. По правде говоря, еще до этой поездки, когда Фабьенна диктовала мне свои истории, я иногда догадывалась, что она скажет дальше. Иногда перед сном я подражала голосу Фабьенны и рассказывала себе всякие выдумки. Это было лучше, чем молиться, что, как все еще надеялась мать, я стану делать.

– Сколько тебе лет? – спросил мужчина, прочитав мои слова.

– Тринадцать, – ответила я. – В июле исполнится четырнадцать.

Он кивнул и закурил еще одну сигарету. Я поняла, что ему понравилось прочитанное, потому что на этот раз он курил не от скуки, а чтобы не выдавать волнения.

– Почему ты решила написать эти рассказы? – спросил он.

– Не знаю, – ответила я.

Это было близко к правде.

– Почему ты решила, что эти рассказы следует напечатать в виде книги?

– Так считает месье Дево, – ответила я.

Ни он, ни Фабьенна не учили меня, что говорить, но мне не понадобилась помощь, когда пришло время притвориться озадаченной. Возможно, именно интуиция подсказала мне притвориться обоснованно и обезоруживающе озадаченной, словно мир – непостижимая тайна, которую я безропотно принимаю, как и то, что я тоже часть тайны, недоступной моему пониманию.

Некоторое время – две-три недели – жизнь шла своим чередом. Жан умирал, хотя и медленно. Джолин умерла, лишь день промучившись в родах. Иногда мне хотелось помолиться, чтобы бог поскорее прекратил страдания Жана, но мать все еще молилась о его выздоровлении. Я знала, что бог уже принял решение и, даже если я ничего не скажу, в конце концов он встанет на мою сторону. Поэтому я жалела мать.

Брата часто навещали мои сестры, Марселла и Розмари. Они были на два года и на год младше Жана, поэтому знали друг друга задолго до моего рождения. Он позволял им оставаться рядом и разговаривал с ними, когда находил на это силы. Иногда даже смешил их. В такие дни у моей матери, казалось, появлялась надежда, хотя ей самой никогда не удалось бы снова вселить в него жизнь.