Книга Гусыни - страница 20

Я всегда знала, что Фабьенна может заставить меня рассказать ей все что угодно, но это потому, что мне никогда не хотелось что-либо скрывать от нее. Теперь я увидела, что и с месье Дево она может делать то же самое. Она не донимала его и не умоляла. Она спрашивала, и он давал ей то, чего она хотела. Единственная разница между ее отношением ко мне и к месье Дево заключалась в том, что она нечасто называла его идиотом в лицо. Возможно, эти двое были равны, но мне было до них далеко. Эта мысль несколько дней не давала мне покоя, пока я не нашла способ убедить себя, что это не так. Пусть месье Дево и знал о мире больше, чем я, но он не знал, как быть настоящим другом Фабьенны: оставаться неподвижным в ее тени, быть таким же пустым, как воздух вокруг нее, и быть с ней повсюду. Месье Дево постоянно стремился доказать свое превосходство. Я понимала, что его дни сочтены.

Месье Дево вырос рядом с Парижем и в юности проводил время в городе. Как он оказался в нашей деревне и женился, он не объяснил. Иногда он закрывал глаза, описывая какой-нибудь парижский общественный сад или реку, где рыбачил с друзьями. Иногда открывал атлас и показывал нам озеро или городок. Однажды, описывая пьесу, которую он назвал небольшим шедевром, месье Дево вдруг прервался и посмотрел на нас, а затем поинтересовался, не считаем ли мы его занудой. Фабьенна ответила: «За кого вы нас принимаете? За идиоток, которые хотят умереть от скуки?»

Мне монолог месье Дево и впрямь показался занудным, и позже я спросила Фабьенну, что такого интересного она в нем нашла.

– Мне интересен не он, а то, что он знает, – ответила она.

– Почему? – спросила я.

– Мы хотим знать, как живут другие люди.

– Почему мы хотим это знать?

– У нас с тобой недостаточно опыта, – пояснила она.

– Недостаточно опыта для чего?

– Для того чтобы писать наши книги, глупышка.

Я не могла дождаться, когда Фабьенна потеряет интерес к нашей игре в писательство и мы перестанем посещать месье Дево. Я скучала по дням, когда мы бесконечно несли чепуху или лежали на кладбище, не двигаясь и не произнося ни слова.

Однажды днем мужчина, с которым мы познакомились в Париже, месье Шастен, приехал в деревню вместе с месье Перре, который водил нас знакомиться с издателями. Мужчины сначала заглянули на почту, а затем пришли к нам домой в сопровождении месье Дево. Мать была в огороде, а отец прибивал к стене сарая расшатавшуюся доску. Я переодевалась из школьной формы в комбинезон, чтобы заняться работой по хозяйству – чисткой крольчатника и курятника, – когда прибыли гости. Стоял чудесный июньский день, после ночного дождя на небе не осталось ни облачка. Я не обращала внимания на небо до тех пор, пока передо мной не встали полукругом эти трое мужчин, чьи лица под шляпами выглядели суровыми, а за ними сияло небо, скорее белое, чем голубое. Всю жизнь, начиная с того дня, я обращала особое внимание на небо, когда происходило что-то важное. Близкие тебе люди могут исчезнуть в следующий момент, но небо всегда здесь, независимо от того, есть у тебя крыша над головой или нет.

Я засунула вспотевшие руки в карманы. «Парижане приехали сказать мне, что я их обманула», – подумала я. Я всегда знала, что месье Дево нельзя доверять.

– Помнишь меня? – спросил месье Шастен, как будто я была пятилетним ребенком.

Я ответила: «да». Это он попросил меня писать, пока он будет курить.