– Клеопатра, мы с тобой свершили уже немало. – Базилевс поправляет складки белых одежд из тонкой шерсти. – Самозванец с позором повержен. Иудея мне подчинилась. Может, стоит дать передышку армии? Они того заслужили.
– Мой отец12, – в ласковом голосе явственно слышна твёрдость, – говорил мне, часто повторяя: «Клеопатра, знай, сильная армия распадается от безделия. Мирное время – наихудшее из зол для воителя. Где слава? Где почитание? Где деньги, наконец? Их нет. У воителей и истёртого обола13 не водится за душой. Ведь опсонион14 часто задерживают, а то и вовсе не выдаётся. Царская казна бывает пуста в годы плохие. Вернуться воинству к плугу или глине? Наполнить хранилища зерном? Увы, это невозможно. Наклонности хищные отвращают воинство от обычных мирных дел. Скорбь и голод для воинства мирное время. Потому знай, Клеопатра, мужчины с оружием обожают опасность. Походы, стычки, лагеря, сражения, гарнизоны в покорённых странах – вот их удел. Исчезла скука голодных мирных дней! Играть со смертельной опасностью, терпеть суровые лишения, соревноваться с врагами на быстроту, смотреть Танатосу в глаза, видеть его острый меч над головой – да ведь это лучшее развлечение для крепких духом. Делить прилюдно честно добытые богатства – как пить дорогое вино на пиру, Клеопатра. Мистофоры15 – великолепные верные солдаты, когда ты говоришь с ними на их привычном языке». Как видишь, я хорошо разучила наставления о мужских наслаждениях. Но скажи, Антиох, разве мой отец не прав?
– Клеопатра, с твоим отцом никто не сравнится. Он мудрец. Так ты всё-таки настаиваешь на скором походе на парфян? – На этом вопросе базилевса царица встаёт, а её руки чуть позже нежно обвивают шею Антиоха. Раздаётся поцелуй, ласковые бормотания, базилевс покидает покои Клеопатры. В дверях на прощание раздаётся уверенно:
– Благородные мечты у тебя, дорогая жена. Сегодня же объявлю о решении синедриону.
Дверь тихо затворяется. В тишине Анаксо тихо выдыхает, отделяется от спасительной колонны, её накрахмаленное платье шуршит. Этого малого шума достаточно, чтобы базилея, а за ней и придворная дама посмотрели на давно позабытую гостью.
– Мои мечты… мои притязания… ты скажешь синедриону… – Клеопатра громко щёлкает пальцами. – Подойди ко мне, парфюмер.
Анаксо послушно выполняет приказ. Базилея садится на ложе. Что-то шепчет придворной даме, та удаляется, через непродолжительное время приносит богато расшитый каменьями кошель. Кошель открывается, руки царицы отсчитывают серебро. Анаксо благодарно принимает оплату, не считая монет, сжимает их в ладони правой руки.
– Парфюмер… – шёпотом начинает базилея.
– …Анаксо, – вставляет придворная дама.
– …Да-да, Анаксо, – впервые имя приглашённой произносится нежно царственной особой. – Составь свой аромат ещё раз, в этот раз для меня. Более никому не делай подобных духов. Никогда и никому. То, что ты услышала в комнате этой, в комнате этой и останется. Ты поняла меня, преданная Анаксо?
– Да, моя базилея. Неукоснительно будет исполнена воля твоя! – Бледная лицом Анаксо улыбается Клеопатре счастливой улыбкой. – Это великая честь – работать для царского дома Селевкидов и Птолемеев. Моя мечта сбылась сегодня.
– Когда ты сможешь составить духи «Арес»? – Ещё несколько серебряных, новых в чекане монет переходят во влажную от волнения ладонь.
– Завтра же доставлю точно такую же порцию, – тут же без промедления, уверенно, не дрогнув, произносит парфюмер.
