– Хорошо, – резко сказал Морозов, принимая решение. Нарушение протокола было теперь оправдано запросом с места и этой немой тревогой техников. – Группа – со мной. Сейчас же. Респираторы – наготове. Марк, захвати портативный спектрометр и камеру. Идем.
Никто не спорил. Никто не ворчал. Они двинулись за Морозовым и техником по коридору к массивному шлюзу Дока №7, чувствуя, как привычный мир "Гесперии" с его пылью и протоколами трещит по швам. Вопрос "Что там?" висел в воздухе тяжелее свинца.
* * *
Шлюз Дока №7 открылся с глухим шипением пневматики. Холодный, пахнущий озоном и свежей сваркой (от стыковки буксира) воздух ударил в лицо. Но не это заставило группу замереть на пороге.
Тишина.
Она была не абсолютной. Где-то гудели насосы, шипели магистрали охлаждения буксира "Клещ", все еще зафиксированного в центре огромного, рифленого металлом пространства. Но эти звуки тонули в плотной, давящей тишине человеческого оцепенения.
В зоне разгрузки, вокруг буксира и привезенного им объекта, застыли люди. Техники дока в потрепанных комбинезонах. Члены экипажа "Клеща" в полетных куртках, включая Никиту, оператора, чей голос час назад был таким деловым и спокойным. Начальник смены дока, обычно крикливый и суетливый, стоял, подперев рукой подбородок, его рот был приоткрыт. Они не двигались. Не разговаривали. Не смотрели друг на друга. Все их внимание, вся их воля, казалось, были прикованы к тому, что стояло под манипуляторами буксира.
Объект.
Костя Малахов на центральном экране видел грубое облако точек. Волков слышал о "несовпадении спектров". Морозов шел сюда, ожидая странности, аномалии, возможно, экзотический сплав.
Ничто не подготовило их к этому.
Форма: Никакой бесформенной глыбы. Никаких рваных краев или вмятин. Перед ними стоял совершенный геометрический объем. Четкие, острые, но безупречно гладкие грани сходились под безукоризненными углами. Никаких следов коррозии, микрометеоритной бомбардировки – лишь несколько едва заметных потертостей на самой выступающей грани, как будто от легкого трения. Он напоминал гигантский, отполированный до зеркального блеска кристалл черного кварца, но было ясно – это металл. Твердый, холодный, абсолютно инертный.
Материал: Он был черным. Но не черным краски или угля. Это была чернота абсолютного поглощения света. Он не отражал блики прожекторов дока; он поглощал их, казалось, уходя в бесконечную глубину. И одновременно… от его поверхности шел слабый, холодный отсвет, не имеющий видимого источника. Словно сам металл излучал тусклый, мертвенный свет изнутри. Это противоречило всем законам физики, которые они знали.
Гравировки: На гладких, бездонно-черных плоскостях объекта были узоры. Не царапины, не повреждения, не следы инструмента. Сложные, выверенные, намеренные. Они напоминали то ли математические фракталы невероятной глубины, то ли неизвестные иероглифы, то ли схемы непостижимых форм. Они были вытравлены или выращены в самой структуре металла, не нарушая его зеркальной гладкости. Они не блестели, не светились, но гипнотически притягивали взгляд, заставляя вглядываться в их немую сложность.
Это был не спутник. Не зонд. Не обломок. Это был Артефакт. Созданный явно разумной рукой, но не человеческой. Совершенный. Чужой. И абсолютно безмолвный.
Группа Морозова стояла на пороге, впитывая этот вид. Раздражение Олега испарилось, сменившись немым изумлением. Марк бессознательно выронил камеру, которую только что настраивал. Лиза вцепилась в рукав Ани. Даже Морозов застыл, его рука замерла в воздухе, куда он потянулся было поправить очки. Его научный интерес, разбуженный данными Волкова, был сметен первобытным шоком от реальности. Все его теории, все скептические щиты – рассыпались в прах перед этим воплощением невозможного.
