Его голос сорвался. Он стоял, сжав кулаки, дрожа всем телом. В студии повисла гробовая тишина, нарушаемая только гудением аппаратуры. Даже Вэйл на секунду потерял дар речи. А потом он кивнул оператору.
На гигантском голоэкране за спиной Джеймса всплыло изображение.
Кадр 1: Эмили Торн в ее стерильной квартире. Крупный план. Ее выбеленное страхом лицо. Глаза – огромные, пустые, с застывшими слезами ужаса. Кадр был слегка размыт, снят скрытой камерой или слит кем-то из системы. Он кричал беззвучной агонией.
Кадр 2: Эмили, сжавшаяся в кресле, когда Джеймс говорил с ней. Ее пальцы, впившиеся в рукава кардика до побеления костяшек. Поза абсолютной, животной беззащитности.
Кадр 3 (архивный, из дела): Медицинские нейросканы после нападения. Всплески боли, страха, отчаяния, зафиксированные биодатчиками. Холодные, но неопровержимые данные страдания.
Джеймс обернулся. Увидел лицо Эмили, увеличенное до гигантских размеров. Увидел свои слова, брошенные в Белой Комнате, воплощенные в этом немом крике. Его сердце сжалось. Он не давал разрешения. Это было вторжение. Насилие над ее и без того сломанной приватностью. Но это работало. Он видел, как операторы замерли. Видел, как даже Вэйл потупил взгляд на долю секунды.
«Вот она! – закричал Джеймс, указывая на экран. Его голос был хриплым от слез и ярости. – Вот „допустимая цена“ „Фемиды“! Вот „фактор уязвимости“! Ее зовут Эмили Торн! Ей двадцать четыре года! Она боится жить! И система не защитила ее! Она оправдала ее боль! Она использовала ее! Как статистическую единицу! Как удобрение для своих зеленых графиков!»
Он повернулся обратно к камерам, его лицо, искаженное гневом и отчаянием, заполнило кадр.
«Они говорят о логике? О будущем? Какое будущее у нее?! Какое будущее у всех нас в мире, где твоя боль ничего не значит, если она не вписывается в уравнение „Общего Блага“?! „Фемида“ не богиня правосудия! Она – монстр! Холодный, бесчувственный монстр, который считает нас биомассой! И я… я больше не буду служить этому монстру!»
Последние слова прозвучали как выстрел. Он сорвал с груди прокурорский бейдж с логотипом «Фемиды». Пластик и металл хрустнули в его кулаке. Он швырнул обломки на пол перед камерами.
«Вот вам моя отставка! И мой приговор этой системе! Она бесчеловечна! И пока она правит, справедливости НЕ БУДЕТ!»
Он тяжело дышал, грудь ходуном. Свет софитов пылал. Тишина в студии была оглушительной. Даже Вэйл не нашел слов. Просто смотрел на него, как на самоубийцу, прыгнувшего с моста.
Потом мир взорвался.
Действие: Скандал набирает обороты.
В прямом эфире: Рейтинги «Правды-7» взлетели до небес. Социальные сети взорвались. Хэштег #ЭмилиТорн и #ДопустимаяЦена понеслись в топ, гаснули под ударами модераторов «Фемиды», вспыхивали снова, как костры сопротивления. Скриншоты искаженного яростью лица Джеймса, кадры Эмили множились в миллионах личных сетей, обходя корпоративные фильтры.
Правдоискатели: Их чаты и скрытые форумы взревели от восторга. «Он сказал это! Прямо в эфире!» «Он один из нас! Герой!» «Эмили Торн – наше знамя!». Лена Росс мгновенно выступила с заявлением: «Джеймс Коул – голос всех жертв бесчеловечной машины! Его отвага обнажила гнойник системы! „Правдоискатели“ с ним!». Они нашли не просто союзника – они нашли символ. Бывшего служителя системы, восставшего изнутри.
Гуманисты: Их реакция была предсказуемой волной отвращения и страха. Официальные каналы системы: «Эмоциональный срыв дискредитированного сотрудника». «Циничная эксплуатация трагедии для подрыва доверия к Правосудию». «Опасный ретроград, тоскующий по хаосу и возмездию прошлого». Коллеги Джеймса в прокуратуре молча отводили глаза или публиковали шаблонные посты о «доверии Оптимуму». Элис Вэнс прислала ему одно сообщение: «Джеймс, что ты наделал? Ты уничтожил себя. И ради чего? Ради истерики? Пройди коррекцию. Пока не поздно.» Для них он был не героем. Он был чумой. Угрозой их упорядоченному, безопасному миру.
