Когда цветёт миндаль - страница 2

– Пусть боль уйдёт, как тень под солнцем, пусть жизнь вернётся, как цветы весной…

Она промывала раны на его руках, прикладывая к ним смоченную ткань, и каждое прикосновение было исполнено той же нежности, с которой она касалась трав и деревьев. Незнакомец не шевелился, но дыхание его становилось чуть ровнее, будто её голос проникал сквозь пелену беспамятства, неся утешение. Сон-а чувствовала, как её уединённый мир, такой привычный и замкнутый, сталкивается с чем-то новым – с этим человеком, чья судьба ворвалась в её тишину, словно камень, брошенный в спокойные воды.

Лепестки миндаля падали вокруг, кружась в воздухе, и ручей отражал их бело-розовый танец, будто сама природа наблюдала за этим мгновением. Сон-а подняла взгляд к небу, где облака плыли медленно и безмятежно, и прошептала, едва слышно:

– Кто ты, пришедший сюда? И почему мне кажется, что твой путь теперь связан с моим?

Ответа не было, лишь ветер мягко коснулся её лица, унося слова в глубину леса. Она вернулась к своему делу, продолжая напевать, и в этой мелодии теперь звучала не только просьба об исцелении, но и вопрос, обращённый к судьбе. Впервые за долгие годы её одиночество дрогнуло, столкнувшись с присутствием другого, и в этом столкновении родилось нечто новое – пока ещё смутное, но уже живое, как росток, пробивающийся сквозь землю к свету.

Сон-а стояла над незнакомцем, глядя, как его грудь медленно поднимается и опускается в такт слабому дыханию. Ручей остался позади, журча вдали, а она, собрав все свои силы, подняла его, поддерживая под плечи. Он был тяжелее, чем казался, но в её руках, привыкших носить корзины с травами и дрова для очага, нашлась упрямая нежность, что не позволила ей отступить. Шаг за шагом, под шорох листвы и трепет лепестков, она вела его к своей хижине – маленькому убежищу, спрятанному среди миндальных деревьев, где стены из грубого камня и крыша из соломы хранили её от мира.

Внутри было тихо, лишь потрескивали угли в очаге, отбрасывая мягкий свет на глиняный пол. Сон-а уложила его на низкую скамью, застеленную старым одеялом, и подложила под голову свёрнутую ткань. Её движения оставались такими же плавными и точными, как у ручья, но в груди её росло беспокойство, подобное тени, что падает на воду в ясный день. Она поднесла к его губам чашу с травяным отваром, чей горьковатый аромат смешивался с запахом земли и дыма, и осторожно влила несколько капель. Незнакомец закашлялся, но проглотил, и это было первым знаком того, что жизнь в нём ещё теплится.

Сон-а опустилась рядом, скрестив ноги на полу, и продолжила ухаживать за ним. Она сменила влажную ткань на его лбу, проверила повязки на руках, добавив к ним мазь из календулы, что хранила в глиняной баночке у очага. Её пальцы двигались с привычной уверенностью, но взгляд то и дело возвращался к его лицу – к резким скулам, к закрытым глазам, за которыми скрывалась неизвестность. Кто он? Почему его шаги привели сюда, в её лес, в её тишину? Она не спрашивала вслух, но вопросы кружились в её голове, подобно лепесткам, гонимым ветром.

И вдруг он шевельнулся. Глаза его дрогнули, медленно открываясь, и в них мелькнул отблеск сознания – тёмный, как ночное небо, но живой. Сон-а замерла, её дыхание на миг прервалось, и она невольно отстранилась, словно защищаясь от этого взгляда, что вторгся в её уединение. Он попытался приподняться, но слабость вернула его на скамью, и тихий стон вырвался из его груди.