Когда цветёт миндаль - страница 6
– Покой – это то, что я искала здесь, – сказала она. – Может, и ты найдёшь его, если останешься.
Ён-джин кивнул, и в его глазах мелькнуло что-то новое – не просто благодарность, но понимание, что их судьбы, такие разные, пересеклись не случайно. Они сидели так, разделённые лишь несколькими шагами, но связанные этим разговором, что обнажил их раны и их поиски. Лес вокруг них дышал, и ветер, касаясь ветвей, уносил лепестки миндаля в небо, словно знаменуя начало чего-то большего – шаги к взаимопониманию, что рождались из их слов и их молчания. Тени прошлого всё ещё лежали на их тропе, но в этом утреннем свете они казались чуть менее густыми, чуть менее тяжёлыми.
Солнце поднялось выше, и его лучи, пробиваясь сквозь кроны миндальных деревьев, ложились на землю золотыми пятнами, что дрожали в такт ветру. Сон-а сидела на траве, её пальцы всё ещё сжимали тонкую травинку, будто она искала в ней опору для мыслей, что кружились в её голове. Ён-джин, опираясь на камень, смотрел на неё, и в его глазах, ещё усталых от пережитого, теплилось что-то мягкое, почти неуловимое, как первый отблеск зари. Их слова, только что сказанные, растворились в воздухе, но оставили за собой тонкую нить – хрупкую, но ощутимую, – что связала их в этой тишине.
Она подняла взгляд, встретившись с его глазами, и на миг её дыхание замерло. Этот человек, чужак из далёкого мира, теперь сидел здесь, в её лесу, и его присутствие больше не казалось ей угрозой. Оно было странным, непривычным, но в нём было тепло, которого она не ждала. Сон-а медленно выдохнула, и голос её, мягкий, как шелест листвы, нарушил тишину:
– Останься здесь. Пока твои силы не вернутся. Лес… он исцеляет, если дать ему время.
Ён-джин моргнул, словно её слова застали его врасплох, и его губы дрогнули в слабой улыбке. Он кивнул, медленно, будто взвешивая её предложение, но в глубине души уже зная ответ.
– Я останусь, – сказал он тихо, и в голосе его прозвучала благодарность, смешанная с облегчением. – Это место… оно другое. Здесь я могу забыть, что был беглецом. Хотя бы на время.
Сон-а не ответила сразу. Она встала, отряхнув траву с подола, и шагнула к хижине, но остановилась, обернувшись к нему.
– Тогда иди за мной, – сказала она, и в её тоне мелькнула лёгкая тень приглашения, почти незаметная, но живая.
Он поднялся, опираясь на камень, и последовал за ней, его шаги были неуверенными, но полными решимости. Они вернулись к порогу хижины и сели рядом – она на траву, он на низкую скамью, что стояла у стены. Между ними легло молчание, но оно не было пустым. Оно было тёплым, как воздух этого утра, и глубоким, как воды ручья, что журчали вдали. Они слушали лес – шорох ветвей, пение птиц, лёгкий трепет лепестков, что падали на землю, – и в этом звуке их души, такие разные, находили общий ритм.
Сон-а смотрела на миндальные деревья, чьи цветы сияли под солнцем, и впервые за долгие годы её сердце не сжималось от привычной тоски. Одиночество, её верный спутник, отступило – не исчезло совсем, но стало легче, словно тень, что рассеивается в полдень. Она чувствовала его взгляд, мягкий и внимательный, и это тепло, исходящее от него, было новым, но не чужим. Оно было как песня, что она пела лесу, но теперь кто-то слушал её в ответ.
Ён-джин откинулся назад, прислонившись к стене хижины, и закрыл глаза, вдыхая аромат трав и цветов. Впервые за месяцы бегства он ощутил покой – не просто отсутствие опасности, но что-то большее, что-то, что исходило от этого места и от неё. Она была для него убежищем, не только от тех, кто гнался за ним, но и от хаоса, что жил в его душе. Он не знал, как долго останется здесь, но в этот момент ему не хотелось думать о будущем – только о настоящем, о тишине, что они делили.