– Ее? – голос Кэтрин пресекся от внутреннего волнения. Глаза стали большими, как плошки, а в горле вдруг пересохло.
Это было намного занимательнее сказок Альвины!
– Ее, – подтвердил мужчина с легким кивком. – Монахиню-доминиканку с агатовыми четками в руках. Я видел, как она скользит в своем монашеском одеянии по пустым комнатам дома, словно вернувшаяся после долгого отсутствия хозяйка, и перебирает черные бусины прозрачными пальцами. Однажды она разговаривала со мной...
Кэтрин не была уверена до конца, не разыгрывает ли ее новый знакомец, однако не спросить не могла.
– О чем... о чем вы с ней говорили?
– В основном о бренности бытия, а еще о прощении и «образе бога» в доминиканской традиции. Она оказалась весьма занимательной собеседницей, а после я нашел это.
Они в унисон поглядела на слова на стене. Написанные черным, они четко проступали на белой поверхности...
– Что они значат? – повторила свой вопрос Кэтрин. – «Лучше расстаться с нам не принадлежащим». Не похоже на строчку из библии... Вы ее разгадали?
– Все еще нет, но не оставляю надежды.
Кэтрин коснулась одной из букв руками – подушечки пальцев окрасились черным.
– Это уголь, – подсказал ей мужчина. – Ничего сверхъестественного. Уголек из моего собственного камина! – и указал на камин по правую руку от себя.
Кэтрин окинула комнату невидящим взглядом, была полностью занята мыслями про монашку-доминиканку, начертавшую странную надпись на стене этой комнаты.
Только подумать, призраки существуют, и один из них в стенах этого дома... Просто невероятно!
– Наверное, чтобы разгадать эту надпись, вам нужно понять, почему эта женщина живет в стенах вашего дома, – сказала она. – Призрак – не упокоенный дух – всегда чем-то привязан к своему невольному жилищу. Что вам известно о ней? Почему она к вам приходит?
– Кроме самого явного: позаботиться о моей грешной душе – других причин в голову не приходит, – усмехнулся мужчина.
И Кэтрин спросила:
– Вы много грешили? – и так посмотрела, что он отчего-то смутился.
Опустил голову, потер заросший щетиной подбородок...
Возможно, припомнил кого-то другого с такими же ясными голубыми глазами, как у его собеседницы.
– Скажем так, я делал много такого, о чем жалею день ото дня все сильнее, и кажется, это бремя никогда меня не оставит. Но это и верно, я должен нести наказание по заслугам... – и замолчал, испугавшись, что наговорил слишком много.
Так долго молчал, так долго носил это в себе и вдруг растрещался, словно сорока.
К счастью, ребенок ничего не поймет...
– Вот почему вы прячетесь в этом доме, – с осознанием своей правоты заметила девочка. – Вы наказываете себя за какой-то проступок. Вы боитесь, что люди вас не простят...
– Люди здесь не при чем, – с горечью отозвался ее собеседник и снова потер подбородок. Его испугало и неожиданно удивило, как просто она поняла его душу... – Я – чудовище, Кэтрин, – признался он, ничуть не лукавя, – и вряд ли сам прощу себе это. А чудовищам лучше не знаться с людьми... Наш удел – одиночество... и беседы с давно почившими собеседниками.
… И со мной, – улыбнулась Кэтрин. – К тому же, вы вовсе не чудище. Если и были таким, то давно изменились... Глаза у вас добрые, я ведь вижу. Вот и Банни ластится к вам, посмотрите, он плохих людей за милю учует. Мясника, мистера Пратчетта, на дух не переносит... Так облает, что только держись. Нет, – заключила она с полной уверенностью, – вы – не чудовище. Просто очень несчастный и одинокий... Смотрите. – Она извлекла из корзинки кусок миндального торта и протянула его собеседнику. – Самый вкусный кусочек в целом Уэльсе специально для вас. – И так как мужчина не двигался с места, добавила с явным скепсисом: – Я не верю, что вы не любите сладкое.
