Зная, что Катя не замужем, Полина предлагала с кем-то её познакомить. Катя слушала с интересом, хотя у неё был в Нью-Йорке жених – бард Саша Вайнер, подростком приехавший из Киева. Пока Катя была у нас, он несколько раз звонил ей. Как я поняла, она и Никиту Якубовича ещё не забыла, хотя он тогда уже собирался жениться. Никита жил в Калифорнии, ему и их трагическому разрыву из-за его отъезда Катя посвятила несколько прекрасных песен и «Венок сонетов». Мы говорили с ней «за жизнь», обсуждали амурные дела наших знакомых и подруг – все были молоды, расходились, сходились, кто-то развёлся, кто-то снова вышел замуж, да ещё и не по одному разу, а кто-то так никого и не нашёл. «Я могу за три недели после знакомства выйти замуж», – сказала Катя. Это не было цинизмом или бравадой, это о них – таких, как сёстры Яровые, писал Пастернак: «Быть женщиной – великий шаг, сводить с ума – геройство». Через несколько лет в Бостоне на презентации Катиной книги ко мне подошёл её троюродный брат. Он рассказал, что пятнадцатилетней школьницей Катя приезжала на пару недель к ним в Ленинград. Их предупредили, чтобы её никуда не отпускали одну, потому что к ней обязательно кто-нибудь привяжется, и она вернётся не одна. Так что брат (он был старше Кати) повсюду её сопровождал.
Катя говорила, что её сестра настоящая красавица, выше Кати ростом, с женственными формами, и друзья шутили, что одна сестра умная, другая красивая. С Леной я познакомилась много позже, но когда я посмотрела видеозапись, где ей лет тридцать, то поняла, о чём говорила Катя: Лена была в молодости редкостной классической красавицей. Но Катя тоже была необыкновенно привлекательна и хороша собой. Ей могли предложить руку и сердце через час после знакомства. Так произошло с Вайнером. Они познакомились в Москве, куда Александр приехал выступать. Катя не собиралась навсегда покидать Россию, а он был гражданином США, что затрудняло совместное проживание. «Меня бы устроил вариант Высоцкого и Марины Влади, – сказала ему Катя. – Только судя по длине волос, я была бы Высоцким, а ты Мариной Влади». У Вайнера, говорила она, были красивые вьющиеся волосы до пояса.
Катя рассказала, что в двадцать лет пыталась покончить с собой. Наглоталась таблеток. Но близкая подруга (имени Катя не называла) проснулась среди ночи, как будто почувствовав, что что-то не так, примчалась к ней, вызвала скорую, растолкала, не давала ей спать, заставляла ходить, поила кофе и т. п. Катю спасли, но поставили на учёт в психоневрологическом диспансере, где она должна была показываться раз в год. Ей там сказали, что у неё совсем другой психотип, чем у тех, кто склонен к самоубийству, что она совершенно нормальная (могу сказать по опыту нашего общения, что она была, может быть, самой нормальной из всех встреченных мною людей), но тем не менее попытка была. Ещё она говорила, что другие болеют какими-то не очень серьёзными болезнями, даже если они хронические, а она уж если болеет, так болеет: язва, псориаз, рак.
В ту зиму Лариса Шенкер, главный редактор двуязычного журнала «Слово/Word», организовала Катин концерт в двухгодичном общинном колледже в Бостоне. Я сообщила об этом своим знакомым, но многие не смогли пойти, потому что время было неудобное – 4 часа дня в воскресенье. Лариса не доверяла своей бостонской соучредительнице, хотела непременно присутствовать там сама и выбрала удобное для себя время. О некоторых деталях поездки я знаю со слов Кати. Одно отделение Шенкер отвела Кате, в другом выступал артист миманса. Многие были этим разочарованы, но Лариса, видимо, надеялась собрать таким образом большую аудиторию. Она не знала ещё, на что способна Катя, но после этой поездки полюбила её. Впоследствии Лариса охотно публиковала мои статьи о Кате, её стихи, давала рекламу Катиного сборника и всегда исключительно тепло её вспоминала.
