А змея все молчала. Я, решив, что пора действовать и проявить гостеприимство, сказал:
– Ты, может быть, голоден? Проходи… – тут я замялся.
Пройти-то Бантик не мог, но предложить «заползай» как-то язык не повернулся.
– Ура! – обрадовался Твердолоб, – наконец-то! Я-то точно голоден!
Он одним махом перескочил высокие ступени, открыл легким движением передней ноги тяжелую дверь, при этом звонко цокнув копытом, и скрылся в глубине комнаты. За Твердолобом двинулась было Белка, но Пион, утратив интерес к происходящему, заявил:
– Мы – в лес. Я в чаще видел поваленное дерево, мы его принесем и сделаем горку!
Ну надо же! Что из дерева можно смастерить скамью, например, козлу в голову не пришло. И «мы» – это кто? Кто сможет притащить из лесу дерево? Он и Белка? Или конь? Как известно, Твердолоб в лес не ходок… Кстати, зачем нам горка?
Спросить Пиона я не успел: козы резво побежали прочь в сторону леса, да и не до пионовых проектов мне было! Развернувшись к распахнутой двери, я обратился к змее, предусмотрительно не употребляя глаголов:
– Пожалуйста, Бант, прошу тебя!
Не надеясь получить ответ, я немного оторопел, когда вдруг услышал звонкий голос:
– Называй меня, если не трудно, Бантиком.
Бантик медленно проскользнул мимо меня по гладким камням, без труда преодолел ступени и вслед за конем скрылся в доме. Пришлось поспешить за ним.
Твердолоб на кухне нетерпеливо совал морду в кастрюли, стоящие на печке.
– Еды нет! – обиженно фыркнул он, увидев меня, – только сырая тыква.
– Что ты предпочитаешь есть? – обратился я к змее.
– Что угодно, – последовал ответ.
– А я люблю дикие яблоки, – вставил Твердолоб.
– Я, наверное, тоже, – задумчиво сказал Бантик, вползая на скамейку.
Он уютно положил голову на стол и внимательно следил черными пронзительными глазками-щелками за моими действиями.
– Почему «наверное»? – спросил я, поджигая дрова в печи.
– Я не знаю, что мне нравится.
Бантик перевел взгляд на огонь, который весело разгорался благодаря сухим дровам.
– Что это? Что ты делаешь? – поинтересовался он, вытянув голову, вернее, часть тела и голову в сторону печи.
– Это огонь.
Я несколько озадачился. Вообще-то обитатели, не помня прошлого, точно представляют себе, как выглядит тот или иной предмет или явление.
Расположив кастрюлю с тыквой на печи, я достал с полки маленький кувшинчик с молоком и поставил туда же.
– Ха! Вот тебе – умный собеседник. Не знает, что такое огонь, – развеселился Твердолоб, отвлекшись от поисков еды.
– Нет, я теперь знаю. «Это огонь», – сказал Бантик.
– Что-то долго ты соображаешь, – острил конь, – да, весело будет с этим символом мудрости беседовать.
– Не приставай, – попросил я и поставил на стол миски с порезанной капустой и хлебом, – ешь и закрой рот.
Змея тоже потянулась к миске:
– Что это?
Твердолоб даже поперхнулся – капуста, которой он успел набить рот, полетела в разные стороны. Конь принялся кашлять, мотать головой. Пришлось ему, в конце концов, выйти на свежий воздух.
– Это капуста, – ответил я новичку и на всякий случай добавил, – ее едят.
– Да-да! Капуста! А что еще едят?
Как ни грустно признать, Твердолоб оказался прав – Бантик соображал туговато. А я-то надеялся…
Со времен детства я испытывал тягу к беседам, цель которых – найти (как говорит Бормот: «это максимум») разгадку нашего существования. Ну, а минимум – хотя бы попытаться объяснить хоть какие-то непонятности. Мое одиночество, бесконечные размышления в старой башне, страшные сны способствовали желанию пофилософствовать. Но Орех оказался последним моим собеседником-философом.
